Лилиан

Время с его впечатляющими возможностями изменять и стирать всё с лица земли, кажется, было здесь почти не властно и оставило всё без внушительных изменений. Конечно, вид был уже более жизнерадостным, чем при моём последнем присутствии на этой земле, но всё же сущность свою не изменил. Зелёные луга, пёстрые цветы, украшающие клумбы и окна домов, разнообразная плетущаяся растительность, застилающая фасады домов, словно окутывая и оберегая, свидетельствовали о возрождении жизни, и ничто уже и не напоминало об ужасных болезнях, скосивших добрую часть жителей. Ничто уже не напоминало здесь о моём присутствии и вообще обо мне.

Узнать тот самый дом для меня не составило большого труда. Место, где я была так счастлива в начале и где меня ненавидели и презирали в конце, место, в котором я чувствовала себя чужой, словно загнанный зверёк, вынужденный защищаться и нападать, перепутать просто невозможно. Любой человек даже спустя огромную вереницу времени будет, словно как сейчас, помнить свои душевные раны, которые просто не способны затянуться. Я подошла ближе и, прикоснувшись рукой к пропитанному воспоминаниями дому, погрузилась в болезненные картины моего детства, которые, к счастью, не все одинаково были пропитаны горечью. Как же больно было заново разжигать угли в импровизированном костре под названием «Первые годы человеческой жизни», но, как ни странно, искры всё же вспыхнули достаточно легко.

Приятный запах только что испечённого картофельного пирога проник в мой рассудок, и радость, испытанная мною прежде, охватывает меня, погружая глубже и глубже в этот день.

– Детка, обед готов, – слышу благозвучный мамин голосок, совсем не такой, каким она шипела на меня, когда Сэм вместе с Бентли осматривал мои окровавленные ручки.

Я суетливо и с какой только возможно для четырёхлетнего ребёнка грацией вскарабкиваюсь на скамью, еле дотягиваясь до массивного по размерам стола. Мама, не дожидаясь, когда отец сядет за стол, отрезает мне большой кусок пирога, который я с удивительной быстротой поглощаю, припевая душистым травяным чаем. Затем выставляю протянутые вверх ладошками ручки в сторону мамы с детской мольбой об ещё одном кусочке.

– Лили, что у тебя с ручкой? – произносит мама, замечая на одной из ладошек похожее на воспалённое от не вытащенной занозы место.

– Не знаю, наверное, укололась чем-то, – произношу я, ещё ни о чём не подозревая.

– Давай я обработаю, чтобы скорее зажило, – и я, не сопротивляясь, протягиваю маме ладонь.

Затем моя память, сменяя картинку, окунает меня в совершенно иную атмосферу, пробуждая в душе первые отвратительные чувства к себе любимой.

Я вижу себя играющей на улице с нашим псом, который помогал папе охранять небольшое для деревни того времени овечье сборище. Я наклоняюсь к нему и, целуя, треплю по нежной собачьей мордочке. Надёжный взгляд карих собачьих глаз, казалось, обволакивает меня, защищая от всех бед. Мой детский смех и преданное собачье поскуливание раздаются в моих ушах подобно звону колокола, предвещающего беду. Ох, если б я только знала, где таится истинная опасность, возможно, я попыталась бы это предотвратить! Неожиданно моя ранка на руке, которая всё никак не заживала и была покрыта грубой коростой, лопается, освобождая потоки давно застоявшейся крови. Испугавшись, я быстро обтираю мордочку пса от брызнувшего на него потока алой крови и бегу в дом, пронзительно зазывая маму на помощь. Спустя всего каких-то пару часов, когда я опять готова продолжить игру, мой верный друг уже будет не в состоянии сделать это. Детские слезы катятся по моему лицу, пока папа закапывает пса в землю, ещё не зная истинной причины его смерти, а я лишь молчаливо тереблю пальцами по снятому с пса ошейнику.

Стон, спровоцированный первым трагическим происшествием в моей человеческой жизни, моментально вырывается из меня, лишая возможности спокойно дышать. Я ещё сильнее наваливаюсь на дом, усиливая и без того бурный поток воспоминаний.

Мне почти уже пять. Мои ручки перемотаны плотными тряпочками, препятствующими непрерывному выделению крови из оголённой обезображенной болезнью плоти. Со мной никто не играет – все боятся меня. По ночам я слышу, как родители отсчитывают последние дни моей жизни, сетуя на судьбу, что та не соизволила им преподнести здорового ребёнка и желательно своего. Я сжимаюсь на кровати в комочек, крепче стискивая дорогой сердцу ошейник.

Я злюсь на родителей и злюсь на себя, что, в конце концов, не сумела стать для них такой дочерью, о которой они так слепо мечтали. Жаль, что я не смогла стать для них по-настоящему родной и любимой! Но они и именно они пробудили глубоко сидящего и крепко спящего внутри меня ужасного зверя, остановить которого уже были не в состоянии. И в памяти, наконец, всплывает день, который, по сути, и является днём смерти человеческой составляющей и пробуждением ужасающей демонической сущности.