Лилии над озером

- А ведь именно это привело Робеспьера на плаху, - обронил кто-то из присутствующих.

Ряды заговорщиков стали стремительно редеть. Генерал говорил бессвязно, называл аббата Сиейеса «генералом» и выглядел полным невротиком. Многие из тех, кто его доселе поддерживал, сочли нужным исчезнуть. Талейран, Сиейес, Дюко, Люсьен, Мюрат, Ожеро - тех, кто остался, можно было бы пересчитать по пальцам…

В самый последний миг, когда, казалось, все вот-вот будет потеряно, к Бонапарту вернулись ясность ума и присутствие духа. Бряцнув саблей, он бросился во двор, к войскам. За ним по пятам следовал младший брат. Обратившись к солдатам, генерал призвал их очистить законодательный корпус от «кучки бешеных». Для солдат, возможно, генеральский призыв сам по себе был бы сомнителен, но, подкрепленный присутствием Люсьена - официального председателя Совета пятисот, он возымел действие.

Загрохотали барабаны. Под их неумолкаемый грохот генерал Мюрат и его гренадеры ворвались в зал заседаний.

- Вышвырните-ка мне всю эту публику вон! - прокричал Мюрат, добавив непечатное словцо. Не сегодня-завтра он планировал жениться на сестре Бонапарта Каролине и, таким образом, воспринимал возможный успех будущего шурина как собственный путь к возвышению.

Депутаты, столь смелые в обращении с Бонапартом, увы, проявили трусость, столкнувшись с гренадерами Мюрата. Никому и в голову не пришло сопротивляться: все разбежались за какие-то пять минут, просочившись в любые щели и даже попрыгав из окон. Тех, кто был пойман, заставили проголосовать за декрет об учреждении консульства. Народное представительство, с которого, собственно, и началась во Франции революция, было растоптано и унижено 19 брюмера в Сен-Клу - по сути, от него осталось мокрое место.

Впрочем, никто не был убит. Не было даже раненых. Церемония разгона парламента прошла без единого выстрела - достаточно оказалось угроз и барабанного боя, а нервное замешательство Бонапарта лишь добавило анекдотичных штрихов к общей бесславной и жалкой картине.

Поздно ночью новоявленные правители - Сиейес, Дюко и Бонапарт - принесли присягу. Что они предложат Франции, какие законы составят, на какую конституцию будут опираться - этого не знал еще никто. Можно было лишь предполагать, что, поскольку солдаты были главными героями переворота, армия и в дальнейшем будет играть в государственной партии главную скрипку.

Рассказ Буагарди о брюмерианском перевороте я выслушала со смешанными чувствами. С одной стороны, за десять лет Республики сколько их было, этих переворотов, - не сосчитаешь! Разве так уж давно случилось 18 фрюктидора, когда всех, кто сочувствовал роялистам, выслали в Гвиану, на «сухую гильотину»? После подобных событий для нас ровным счетом ничего не менялось. С другой стороны, мне доводилось видеть генерала Бонапарта воочию. Он мне не нравился, но я бы не рискнула назвать его заурядным человеком, не способным что-либо изменить в стране. Да и Талейран был высокого мнения о нем, как я помнила, и всегда желал быть к нему поближе. Мне казалось, мой знакомый министр, потомственный вельможа, не стал бы искать дружбы какого-то ничтожества.

- Глядите-ка, что у меня есть, - сказал Буагарди, протягивая мне ворох бумажных прокламаций. - Это издает наш остряк граф де Фротте. Хорошая иллюстрация к моему рассказу!

Это были шуанские карикатуры на тему парижских событий. Бонапарт был изображен на фоне дворца Сен-Клу в виде смешного человечка, в страхе повисшего на руках своих гренадеров и едва волочащего ноги. Среди других лиц на рисунке я разглядела знакомое: чуть вздернутый нос, пышные волосы, завитые волнами… Кажется, это Талейран?

- Так что же, бывший епископ Отенский играл большую роль в заговоре? - спросила я как можно безучастнее, пытаясь не выдать своего сильного интереса именно к этому персонажу.

Буагарди презрительно прищурился:

- О, да еще какую, сударыня! Он был одним из главных кукловодов в спектакле. Говорят, именно он убедил Барраса подать в отставку. У Талейрана был при себе миллион франков для подкупа этого молодчика, но он был так ловок и красноречив, что заставил Барраса уйти без всякой платы.

- А что же с миллионом? - осведомилась я заинтересованно.

- Расстрига наверняка оставил его себе. Уверен, Бонапарт не будет преследовать его за это. Они одного поля ягоды.

«Возможно, это и правда, - подумала я рассеянно. - Это на Талейрана похоже, он умеет превращать свою службу в деньги». Впрочем, такие подробности сейчас занимали меня в последнюю очередь. Я лишь отметила мысленно, что новое возвышение Талейрана некоторым образом мне на руку - все-таки он мой добрый знакомый, он был увлечен мною, а потом сразу забыла об этом, захваченная другими соображениями.

- Господин де Буагарди, так почему вы думаете, что положение шуанов с приходом Бонапарта ухудшится? Он сильный и здравомыслящий человек, он не может не видеть, что без короля Франция все эти десять лет падала в бездну. Боже мой, да ведь это даже беспутному Баррасу было ясно, что говорить о генерале?