Лилит. Кукла из вечной тьмы

– Траву какую, например. Сонную, приворотную, любовную, смертную. Я точно не знаю. Слышал их разговоры только. Что-то запомнил. Или воду – живую и мертвую.

– Как в сказке, что ли?

– Ну да. А еще они могут то, что понять никак не получается.

– И что же это?

– Вот если человек умрет, душа его уходит навсегда. Так вот, они могут не дать душе уйти, а сохранить ее до срока между небом и землей. А потом помочь вернуться обратно, сюда, в этот мир, но уже в другом теле. Я не понимаю, как такое может быть. – Он пожал плечами, отрицательно замотал головой: – Не понимаю, но верю им.

– И все это ты слышал от них? От своей родни?

– Да, они же говорили при мне. Говорили, а меня не замечали. Я был-то малышом. Но слушал и запоминал. О том, что душу можно задержать до срока, говорила бабка Чернуха какой-то женщине. Та пришла за помощью. Вот это я помню хорошо.

– Хотела бы я попасть в эти ворота, а то и заглянуть за них.

– Туда только своих допускают, кто из семьи.

– А тебя могут?

Он отрицательно покачал головой:

– Меня вряд ли. Дед Берендей моего отца, своего сына, проклял, потому что он наперекор им пошел. Отказался от семьи, от их колдовства. Нашу с тобой мать плохими словами дед назвал, и меня заодно. Мне тогда семь лет было. Потом дед Берендей умер, но наказал, чтобы нам, мне и моему отцу, никаких тайн не открывали. Слово со всей семьи взял. Бабка Чернуха его не ослушается. – Он вспомнил: – Я главное не сказал: чтобы туда попасть, надо заклинания знать. А вот их мне точно никто не расскажет.

– Жаль, очень жаль, – вздохнула Лилит. – А то я бы за тайнами туда сходила. Принесла пяток-другой тайн, может, и помогли бы они в дальнейшей жизни.

– Только ты об этом никому лишний раз не говори – из комсомола выгонят, – предупредил он ее.

– Да что ж я, дура, что ли? – Она зевнула, прикрыв ладошкой рот. – Ладно, пошли спать. И еще…

– Что?

– Не подсматривай за мной, а то я тебя знаю.

– Чего ты знаешь?

– Того знаю. Смотришь на меня из-под одеяла, когда я рубашку надеваю.

– Да не смотрю я, – совсем уже смутился он.

– Еще как смотришь. Сейчас переоденусь, потом тебя позову. Только душ сначала приму.

– Ладно, – согласился он.

Когда в ванной комнате бурно зашумел душ, Савва взял бокал с недопитым вином и потянул к носу. Пахло сладко. На ободке остались следы ее помады. Беспощадные шипы неутоленной любви к Лилит кололи, мучили его. И всякий раз она была так близко – только дотянись и коснись рукой. Руки, плеча, щеки. Ее по-девичьи ярко-алых губ. Он осторожно коснулся красного следа на бокале языком. Ему очень захотелось приобщиться через это вино к своей сестре, как к божеству. Зажмурившись, он опрокинул бокал – выпил все без остатка. И даже капли на язык вытряхнул. И почти тотчас горячая волна покатилась по его телу. Это было блаженство. Интимный акт. Любовная связь. Единение. Он словно ее попробовал, свою Лилит, вкусил ее плоти и крови, ее сердца и души. И сидел так и мечтательно смотрел на немецкую фарфоровую статуэтку на полке, которая там стояла годами.

– Ну, чего млеешь? – спросила Лилит.

Савва очнулся. Она вышла из ванной в длинной ночной рубашке, вальяжно оперлась о косяк.

– Спать идешь, Саввушка, или тут всю ночь кемарить будешь?

Он с тем же упоением кивнул сестре:

– Уже иду. А посуда?

– Завтра помоем. Я с тобой еще поболтать хочу – о тех самых вратах в другой мир. Ведь кому расскажешь – не поверят.

– Говорить об этом никому не надо, – вставая, замотал он головой. – Даешь слово?

– Не дура – понимаю, – очень серьезно ответила Лилит.

– Даешь слово?

– Даю, даю слово. Вдруг мы туда однажды попадем? – И тут же непринужденно рассмеялась: – Ты и я?

Глава 2

Счастливый невольник

1

Мать приходила домой, оставляла деньги, обнимала Савву и вновь уходила. Она больше не жила в этом доме. Театр и личная жизнь полностью увели ее от детей. И отец Саввы избегал заходить сюда, зная, что будет лишним для сына и падчерицы. И не мог столкнуться с уже бывшей женой. Сестра и брат жили одни, и впрямь почти как сиротки. Разве что на полном обеспечении. Лилит окончила школу и была на перепутье, все думала, куда податься. Говорила, что хочет стать моделью. Савва много рисовал в это время, и сестра, конечно же, была первой и благодарной его натурщицей. «У тебя талантище, – говорила она. – Ты в своего отца, алкаша, пошел. Способностями, в смысле. Поступай в художественный институт, не прогадаешь». Но отец, прятавшийся от мира в мастерской, узнав о намерениях сына, сказал: «Хочешь стать несчастным – иди в художники. И приготовься мучиться всю оставшуюся жизнь».

Как-то мать зашла проведать детей. В первую и в десятую очередь Савву, конечно. И вновь сказала лишнего. Случилось это роковым образом, нелепо и гадко, после чего их надтреснутый мир окончательно развалился. Мать привезла продуктов и попутно спросила:

– Лилит здесь?

Та была в своей комнате, но заранее наказала не выдавать ее. Она увидела мать, выходящую с сумками из «Победы», дорогой машины, в окно, и спряталась в их с Саввой комнате. Не хотела здороваться с матерью.

– Ее нет, – ответил Савва.