Линия фронта

Заряжающий сам подносил снаряды. И орудие, конечно, не могло теперь производить пятьдесят выстрелов в минуту, но все равно оно стреляло.

Снаряды лежали в ящике, крышка которого была распахнута.

Степка подбежал, с трудом поднял длинный желтый снаряд. Он был тяжелым. Степка нес его, согнувшись, но смотрел не под ноги, а вперед. И он увидел самолет, большой-большой, и летчика в кабине. Самолет пикировал прямо на батарею.

Самородов, казалось, прилип к орудию. И ствол двигался, словно был частью его тела. Степка видел, как от самолета отделились две бомбы. Но в тот же момент Самородов произвел выстрел. Потом он отпрыгнул от орудия и крикнул:

— Ложись!..

Степка выпустил снаряд и упал лицом вперед. Снаряд покатился под гору. И мальчишка думал, что снаряд взорвется. Но он застрял в кустах.

Самородов не промахнулся. Самолет раскололся надвое… Но после Степку вновь оглушило и присыпало кустами и глиной. Когда он поднимался, то обратил внимание, что рядом упала книжка небольшого формата в красном матерчатом переплете. Он поднял книжку без всякой цели, потому что меньше всего ожидал ее здесь увидеть.

Любаша была жива, и Самородов, и заряжающий тоже. Одна бомба угодила в землянку. Другая попала во второе орудие, которое стояло слева от тропинки. Орудие было исковеркано, весь орудийный расчет погиб. Погиб и находившийся там командир батареи старший лейтенант Кораблев.

Любаша не плакала. Только вид у нее был ненормальный. И большие глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит.

Возвращались на Пасеку молча. Любаша впереди. Степка отстал немного. Видимо, от испуга наступило шоковое состояние, и вялость обволакивала мальчишку. И ноги слушались совсем плохо. Степка открыл книгу в красном переплете, которую так и носил, держа в руке, только потому, что на батарее некуда ее было положить, а он не привык видеть, как книги валяются на земле. Открыл книгу и прочитал:

— «Декамерон».

Название показалось неинтересным. Он захлопнул книгу, не перевернув больше ни страницы.

Нина Андреевна посветлела лицом, увидев своих детей. Спросила:

— Где застала бомбежка?

— В лесу, — безжизненно ответила Любаша.

Софья Петровна плакала, и дядя Володя, кажется, тоже. У Нюры было страдальческое выражение лица. Она подошла к Любаше и тихо сказала:

— Папу эвакуируют из города.

— Не понимаю, — призналась Любаша.

— По болезни… Мама не может отпустить его одного. Едет с ним.

— А ты?

— Я? Куда же я от Ивана? Боюсь я им сознаться.

— Ты еще ничего не говорила?

Нюра покачала головой:

— Бедствовать они будут. Горевать…

Любаша ничего не ответила. Повернулась и пошла к Софье Петровне. Сказала:

— Нюра ваша замуж вышла.

— Как вышла? — Рот у Софьи Петровны вытянулся и остался открытым.

— Обыкновенно. По-людски, — снисходительно, словно через силу, выдавила Любаша. И вдруг, сорвавшись, закричала: — Пошли вы все к черту! Святоши проклятые!..

Она упала на мокрую траву и забилась в истерике.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

1

Этот конверт сразу насторожил Степку. Аккуратный, голубой, с жирным штемпелем, точно пробоинами, и светло-розовым штампом: «Просмотрено военной цензурой». Нет, конечно, нет. Степку озаботил не штамп цензуры, в те годы письма просматривались, и тем более не почтовые штемпеля. Он поразился почерку: крупному, старательному, девчоночьему. Письмо было адресовано матери. Но обратный адрес был новый, непохожий на полевую почту отца. Степка решил, что отец погиб и что это прислали похоронную. Потому и вскрыл конверт. Но в конверте лежала не казенная бумага, а обыкновенное письмо, написанное все тем же почерком на листочке, вырванном из тетради в широкую линейку.

Когда Степка стал читать письмо, то подумал, что отцу оторвало руку, и он теперь лежит в госпитале, и санитарка пишет письмо по его просьбе… Но чем дальше он читал, тем больше удивлялся, нет, это не то слово — скорее поражался, обмирая со стыда, и пальцы у него стали липкими, и что-то горячее-горячее нестерпимо жгло сердце, щеки и кончики ушей.

Он понял, что это письмо ни в коем случае нельзя показывать матери — усталой, измотанной женщине. Оно убьет ее. Больше он не понял ничего… Спрятал письмо в карман и поспешил к Любаше, которая неделю назад была мобилизована на строительство военно-оборонительных сооружений.

Позднее, когда он уже знал дальнейшую судьбу сестры, он был убежден, что не бомбежки, не гибель Дмитрия Кораблева и не мобилизация на оборонительные работы, а именно это письмо, написанное крупным старательным почерком, привело Любашу в отряд морской пехоты, а позднее в десант на Малую землю. Конечно, время тогда было нервное, и каждое событие нельзя рассматривать, не принимая во внимание предшествующее. Но именно письмо произвело самое ужасное впечатление на Любашу.

Они тогда вернулись с Пасеки.

Нет, немцы не прекратили бомбить город. Но осень уже кончалась. Утра, вечера, ночи стали холодными. Да и дни редко бывали теплыми, потому что набрякшее небо не только хмурилось, но и дождило. Оставаться далее на открытой, не защищенной с трех сторон веранде было не очень приятно.