Линкольн, Ленин, Франко: гражданские войны в зеркале истории

История нашей страны полна парадоксов. Ее отрезок 1945–1947 годов продемонстрировал многое. И помимо всего прочего он показал, как тесно абсолютная власть может соседствовать с параличом политической и управленческой воли. Творилось нечто парадоксальное. Советское государство только что отразило агрессию опаснейшего внешнего врага и разгромило его. Оно держало в руках всю экономику и духовную жизнь страны, опиралось на разветвленные и опытные карательные органы, обладало внутри страны полной свободой действий, о которой каудильо Франко и буржуазно-демократические режимы могли только мечтать. Ему не противостояла легальная или полулегальная политическая оппозиция. Сконструированный в 1918–1922 годах однопартийный режим не допускал и намека на противоборство ветвей власти. И такое могущественное государство не пошло на примирение с когда-то побежденными им политическими противниками и их потомством из-за страха перед трудностями, которые примирение могло принести с собой. Любимые лозунги большевиков: «Мы не отступаем перед препятствиями, а преодолеваем их» и «Нет таких крепостей, которые большевики не могли бы взять» в данной ситуации не нашли применения. Сменявшие друг друга коммунистические функционеры из поколения в поколение воспроизводили психологию заговорщиков, только что захвативших власть и резонно опасающихся ответного удара. Панически страшась кристаллизации любой оппозиции, они предпочитали загонять подростков в ремесленные училища с казарменной дисциплиной, «вовлекать» остатки резервов женской рабочей силы в производство, зачастую особенно опасное именно женскому здоровью – и продолжать хронически жаловаться перед всем миром на недостаток рабочей силы и квалифицированных специалистов.

Из сказанного ясно – в СССР, как и в Испании (но не как в США), общенациональное примирение оказалось невозможным без основательных внутренних реформ[295]. Франко, официально оставшийся вне глобального конфликта и опасавшийся западных держав, как раз в 1944–1945 годах был вынужден перейти к стратегии дозированных уступок гражданскому обществу. Между тем в нашей стране ее военная победа над могущественным внешним врагом – Германией упрочила у высшего руководства и ранее свойственную коммунистам сильнейшую самонадеянность и поляризованное видение мира, которые стали факторами, блокировавшими назревшее и возможное смягчение режима. К внутреннему фактору добавилось действие другого, не менее весомого – внешнего. Сотрудничество Сталина с Рузвельтом и Черчиллем, которое иногда небезосновательно считают чудом, сменилось реальностью – новым циклом противостояния Советского Союза и западных держав. В свете сказанного ясно, что прощение связанных главным образом с Западом эмигрантов снова стало казаться правящим кругам нашей страны неуместным, излишним и «политически вредным» (читай: опасным).

У названных факторов не оказалось противовесов, нашедшихся в Испании. Наше общество, даже в 1940‑х годах, несмотря на подлинный патриотический подъем, далеко не полностью оправилось от нанесенных ему ранее глубочайших политико-психологических травм. В зрелом Советском Союзе по известным причинам не было ни христианской доктрины, ни независимо мыслившего духовенства. В необъятной 200‑миллионной стране с многомиллионной армией почти не осталось смелых и самостоятельных военных деятелей вроде Кейпо де Льяно и Ягуэ в Испании и (если раздвинуть рамки анализа) полковника фон Штауффенберга в Германии, генерала де Голля во Франции или маршала Бадольо в Италии. Государственная политика оставалась слишком послушной каждому мановению руки (и каждому страху) очень узкой группы лиц, монополизировавших высшую власть

К 1950‑м годам Советский Союз во многом вернулся к «политике отмщения», от которой тогда уже готовился отказаться Франко.

При вступлении советских войск в Центральную Европу всех белоэмигрантов заставляли вставать на «регистрационный учет», как в свое время в Крыму. Большая часть зарегистрировавшихся вскоре была арестована и репрессирована. Смертные приговоры получили в том числе сотрудничавшие с Германией и Японией бывшие белые деятели Краснов, Семенов и Шкуро. Их тайно судили и казнили вместе с деятелями антисталинского власовского движения[296]. Тех и других Военная коллегия Верховного суда СССР подчеркнуто приговорила к казни через повешение, что противоречило старинной привилегии офицера быть расстрелянным. Безусловно, они были непримиримыми и потому опасными врагами советского государства. Но победа над Германией давала Кремлю предлог заменить казнь менее жестоким наказанием – например, 25 годами лишения свободы[297]

. А применение узаконенной в 1943 году в СССР смертной казни через повешение[298] явилось несомненным рецидивом Гражданской войны, причем с заимствованием коммунистами худших аспектов карательной политики Белого движения (напомню, что красные и зеленые виселиц не применяли).