Лёха

– Катушки на обочину сразу. Связисты черт знает где лазят. Картинка привычная. Но уж если докопаются – тогда «артиллерию» попрошу знак подать – начинаем стрельбу и отходим в лес.

– Ладно. Что лучше подходит: «Химмельдоннерветтер»[77] или «Рундпфунгерпфенгер»?[78] Еще можно «Готтен тотенмуттерэрмордер»[79]

или «Нигилистен динамитен театеркассе фербрехен»[80], – невесело пошутил артиллерист.

– Лучше б что покороче. А то пока ты это выговоришь, нас уже перестреляют, как гусей.

– Ладно. Как скажу громко: «Цу бефель!»[81] – так, значит огонь. Черт, патронов у нас для внятного огня – фиг да нифига.

– Ну мы не по шасэ идем, тут публики негусто тоже. В общем – какие вопросы?

– Эта каска – жутко тяжелая. Шея уже устала, – пожаловался Леха.

– Се не каска. Се шапка-невидимка. Заслужил – носи, – посоветовал ему Середа, а бурят с Семеновым коротко хохотнули, хотя немецкие стальные шлемы и впрямь были куда тяжелее советских.

– Все, пошли, – сказал красноармеец, и гуськом по травянистой обочине тронулись дальше, на восток.

Боец все время напряженно думал – не глупость ли они делают. А ну как на своих нарвутся? Стреляли же по ним из лесу. С другой стороны, по дороге идти было куда быстрее и легче, чем по здешним лесам. В которых черт ногу сломит. Сплошные болота, будь они неладны.

Хотя как только кончится эта дремучесть и пойдут дороги пооживленнее – такой маскарад не сработает, потому как годится только до первого патруля или до первой же пары фельджандармов. Что такое комендантская служба и служба тыла, Семенов знал неплохо, доводилось видеть. А раз так, понимал, что и у немцев всяко не хуже, просто не хватает у них сил на то, чтобы все контролировать. И отлично они обживут захваченные районы. Это пока еще неразбериха такая. Толком не успели наладить.

Знакомый запах, который вынес теплый ветерок, заставил бойца завертеть головой. А вслед за этим запашком кто-то странно захрапел совсем недалеко от дороги. Зашипев не хуже Жанаева, боец перехватил пулемет на изготовку и глазами показал товарищам, что пойдет – глянет. Те поняли с лету – бурят, сдернув с плеча винтовку, тут же присел на колено, поглядывая назад и в сторону хрипа, Середа так же устроился с пистолетом в руке, но таращился он по ходу движения; немного помедлив, то же сделал и Леха.

Стараясь как можно тише продвигаться в придорожном кустарнике, Семенов двинулся не прямо на шум, а чуток забирая в сторону. Запах стал ядренее, и вскоре боец увидел, откуда он прет, этот так надоевший за последние дни запашок. В подлеске, перекосившись, стояла обычная телега, от которой густо перло сладковатым тошным душком. Впряженная в телегу тощая, изможденная лошадка встряхнула головой и, потянувшись к Семенову, коротко заржала, зафыркала губами. Боец закинул пулемет на ремень: тут никакой опасности не было, да и лежащие на телеге тела были в знакомой, родной форме. Боец похлопал лошаденку ласково по шее, негромко позвал своих товарищей.

Вскоре все четверо стояли рядом с телегой, бурят тут же ловко и умело помог приятелю выпрячь лошадку, потому как тоже с первого взгляда понял, что телега эта свое отъездила – переднее колесо у нее развалилось вдрызг, и транспортное это средство намертво застряло, зацепившись за старый пень. Лошади деваться было некуда, и она сильно пострадала от голода и жажды, да и передняя нога у нее была поранена.

– Все вокруг объела, докуда дотянуться смогла, – объяснил Лехе Семенов, что тут произошло.

Жанаев тем временем со знанием дела осмотрел рану на ноге кобылки и кивнул головой на вопросительный взгляд сослуживца. Нестрашная рана; лошадь, конечно, заморенная, но вполне вылечить можно. Середа, в отличие от двух знатоков сельского хозяйства, больше заинтересовался теми, кто лежал на телеге.

– Это раненые наши, – сказал он настолько очевидное, что бурят недоумевающе глянул на него. Разумеется, наши. И ясен день, что раненые. Бинты сразу видны были, белое в лесу издалека заметно. Жанаев враз понял, что вот застряла тут невесть откуда приехавшая телега с пораненными красноармейцами, лошади повезло – выжила, а те, кого на телегу положили – нет, померли они: может, от ран, а может, и от голода с жаждой. Причем один – тот, у которого голый, густо волосатый торс сплошь забинтован и на животе повязка густо пропиталась уже высохшим, коричневым – помер давно, лицо у покойника было черно-чугунного цвета, вздутое, с вывернутыми «негритянскими» губищами, а вот боец посередине выглядел куда свежее – помер, наверное, пару дней назад. Может, если б раньше пришли… Да ничего бы не смогли, чего уж самим себе врать – ног у покойника не было по колени, считай, культи забинтованные. Война, что поделаешь. Потому Жанаеву раненые были неинтересны, им уже ничем не поможешь, а лошадке помочь надо.

– Не повезло ребятам, – печально заметил артиллерист.