Лёнькин букварь

Лёньку мы нашли на пруду. Он с ребятами плавал на бочарных плотах. Ребят оказалось не много, но они были почти все мне роднёй, двоюродными братьями. Были и Андрей, и Лёнька дяди Семёна, Шурок и Васька тётки Нюши Самыкиной. Они все стали звать меня домой в гости, не обиделись, что отказался гостить, приволокли сак и принялись ловить рыбу, а я со своими деревенскими ребятами стал купаться, плавать на плотах из куги, высокой и толстой болотной травы с длинными коричневыми шишками, словно плюшевые початки, которую у нас зовут бочарной, потому что листьями этой травы, если их высушить, можно конопатить прохудившиеся бочки. У нашего пруда такая трава почему-то не росла, а здесь она казалась молодым зелёным лесом, росшим прямо из прудовой воды. На таком зелёном плоту летом плаваешь, словно на сказочном ковре-самолёте летишь в небе. Но схватится кто-нибудь ещё за этот плот-ковёр, и ты переворачиваешься, ныряешь в воду.

Из села мы шли с наполненными водой вёдрами. В воде были рыбёшки: карасики с пескариками. До озерка нас провожали, а дальше нам пришлось самим бежать с ведром домой, бежать быстро, чтобы не успела нагреться в ведре вода и уснуть рыба. Но на пути мы сделали ещё одну остановку, добежав до куста в лощинке, с кепками слетали по высокой траве к колодчику, который я знал давно, принесли ключевой воды и добавили рыбам.

От рубежа нашего поля мы направились к Орешнику напрямик по молодой гречихе. По гречишному полю идти можно было быстро, потому что когда посеют гречиху, то после сева всё поле прикатывают катком, чтобы потом можно было бы легко косить и убирать низкую гречиху. Мы дошли до провальных ям под нашим садом, куда ещё стекала ручейком вода из Орешника, хотели сменить воду в ведре, но ручьевая оказалась тёплая, не годилась, и мы пустились бегом в гору, к нашему озерку под садом. Ведро мы несли по двое. К озерку подносил я с Колькой. На спуске к воде я зацепился большим пальцем ноги за правую штанину и полетел в траву. Ведро вырвалось из Колькиной руки и покатилось за мной. Пескари с карасиками затрепыхались в траве. Я схватил пустое ведро и бросился к озерку, наполнил его водой и быстро вернулся к ребятам, подбиравшим рыбу.

Я содрал локоть и был освобождён от работы, шёл до пруда, зажав рану лопухом. Вода в пруду поднялась высоко, была холодная, но ещё мутная, с мусором. Мы выпустили в неё рыбу, понаблюдали, как некоторые, всплыв, побыли на поверхности и ушли в глубину.

— Ни одна не всплыла кверху животом, — сказал Васька.

— Все уцелели. Будут жить, — решил я. — На следующее лето можно ловить…

Появление машины в нашем колхозе было большим-пребольшим праздником. Она въехала в деревню от Спешнева и остановилась у дома Шурки Беленького. Словно в один миг шум её мотора был услышан всей деревней. Ещё Костик Назаров, шофёр, не нажал на сигнал, а уже из-за пруда по выгону, с дальнего края деревни к машине бежал народ. И как всегда, первыми бежали ребята, меньшие, потом взрослее, потом мужики и бабы, а за ними, тоже поспешая и дивясь, брели старики со старухами.

Я оказался с Лёнькой недалеко от Захаровых. Мы добывали на оползнях под Пататанами на ручье глину для лепки. Когда по ручью прокатилось странное урчание, Лёнька сказал:

— Слыхал, лягухи гудуть, как араплан.

Я прислушался, привстав с комом синей глины в руках, и разом понял, какие гудели лягухи.

— Машина приехала! — крикнул я и, бросив глину, вылетел по скользкому глиняному склону наверх. И я увидал её, всю блестящую.

Лёнька закричал подождать его, соскользнул в ручей и побежал искать пологий берег. Я понёсся к машине, сигналившей на всю деревню. Шурка Беленький и Тика были уже в кузове. Подошёл дед Будкин и смотрел на машину как на чудо.

— Давай, дуй скорее к нам, — закричали ребята из кузова. Они прыгали, надувались и краснели от радости.

От машины пахло бензином и краской. Я не успел рассмотреть её, поспешно обежал вокруг и взобрался в кузов. Деды садиться на катание отказались. Шуркина мать перекрестилась и ушла в дом. Костик поддал газ, посигналил и направил машину на тихой скорости по дороге.

Он останавливался у каждого дома, сигналил, звал кататься, хотя всех давно вымело из изб, все были на улице. Костик останавливался перед каждым встречным — и кузов скоро стал полный. Тогда он поехал без остановки по деревне, прокатил нас по выгону, высадил и взял катать остальных. Но потом посадил одних ребят, заставил сесть в кузове и держаться, покатил на быстрой скорости в Село.

Накатал нас Костик и сказал:

— Ну, а теперь никому к машине не подходить, пока сам не позову. Кто не послушается, того никогда больше не прокачу.

Много ещё у нас было разных праздников, общих и семейных. Одни из них повторялись из года в год, другие оставались лишь в памяти. Так было и с автомобилем, как тогда назывались автомашины: все привыкли к нему, стали им пользоваться.

ПОГОНЯ ЗА КОЛДУНЬЕЙ