Лиса. Личные хроники русской смуты

Лиса была права в своих тревожных ощущениях и предчувствиях.

Два раза в одну и ту же воду не войдёшь. Теперь старый Баку остался только в её памяти.

«И предсказательница права…И Саша прав… Надо уезжать…Уезжать и больше никогда сюда не возвращаться…» – решила она и провалилась в сон, чувствуя, что к очередному кормлению проснётся окончательно разбитой и с температурой. Впрочем, температура у неё уже была. И, похоже, немаленькая… Последняя внятная мысль была о том, что советовавшая поберечься нянечка будет бурчать.

Спала Лиса беспокойно. Ей снилась заходящаяся криком голодная брошенка.

Соседки по палате, так и не заметив недолгого отсутствия Лисы, продолжали равнодушно спать.

Проснулась Лиса с трудом, чувствуя себя совершенно разбитой.

«Это всё жёлтый цветок…» – вспомнила она о причине всех своих несчастий и, вздохнув, жестом подозвала заглянувшую в палату медсестру.

– Тётечка… – сказала медсестре Лиса. – Запишите там, когда будет кормление, пусть мне привозят и брошенку. У меня молока много, на двоих хватит…

В палате наступила мёртвая тишина.

– Дура… – без выражения сказал чей-то спокойный голос. – Дура и есть… Ребёнку каждый раз надо больше, чем в прошлое кормление. Не хватит тебя, глупой, на брошенку. Не справишься… – после недолгой паузы, этот же голос добавил. – Меня тоже пиши…

– И меня… – отозвались в дальнем углу.

– И меня!

– И меня!!!

«Никуда не поеду! – мысленно решила Лиса, и, утерев невольно проступившие слёзы, подытожила: – И плевать мне на все жёлтые цветки в мире!»

Глава 18 Детские и недетские сны

1991-й год, январь. Республика Азербайджан, г. Баку

Назойливый, комариной тональности писк не утихал.

Этот, неизвестно кому принадлежавший призыв о помощи не вызывал у спящей женщины ничего, кроме досады. Ей казалось, что он алмазным сверлом проник в самую сердцевину мозга, замкнул все нервные окончания на себя и уже никогда больше не смолкнет. Женщина хмурилась, морщила покрытый мелкими бисеринками пота лоб, но цепкий, тяжёлый сон не отпускал.

* * *

Батареи в квартирах бакинцев оставались холодными уже вторую зиму. После массового исхода из города армян и русских – составлявших большинство среди городских работников коммунальных служб – отопительная система незамедлительно испустила дух. Город, а точнее – его жители, начали замерзать.

Не была исключением и Лиса. Царивший в тёмной комнате холод, каждый раз превращал сны молодой матери в настоящую пытку. Холодно было и днем, и по ночам. Но ночами выстуженность необогреваемых жилищ ощущалась с какой-то особенной силой.

Сегодня Лисе, вместо ставших уже привычными кошмаров, снилось её, оставшееся за чередой лет и новоявленных государственных границ, детство.

Сон был удивительно ярким.

С запахами.

Ей грезилось, что она снова стала маленькой девочкой, и из кухни дразнящее пахнет подходящей в духовке домашней сдобой. Эх, сейчас бы, дождавшись первого изъятого из духовки противня, выудить из самой его середины обжигающе горячий пирожок с повидлом! А потом из запотевшего в холодильнике – треугольного, пирамидкой – пакета налить полную чашку молока и, стоя у обжигающе горячей батареи, осторожно прислонять к её горячей чугунной гармошке вечно мёрзнущие икры. Отдергивать и снова прислонять, отогревая их по одной. И жадно вгрызаться в долгожданное печеное чудо, запивая его холодным до ломоты в зубах молоком и второпях ронять горячие капли ещё не остывшего яблочного повидла….

А рядом Мурзик. Мурчит, выпрашивает кусочек сдобного теста.

Детство…

Детство – это всегда здорово.

Жаль только, что оно никогда больше не повторится… никогда…

* * *