Лиса в курятнике (СИ)

...ни пленных, которых пришлось бы выкупать. Да и татарва к Пружанскому прониклись изрядным уважением, что тоже было немало.

- ...а ему почет и уважение... и состояние... небось, ворует не меньше иных...

- Вы своего батюшку в виду имеете? - вкрадчиво поинтересовался Димитрий. О юной баронессе Бигльштейн он успел узнать не так, чтобы много, но вот факт, что батюшка ее, урожденный барон Бигльштейн вынужден был весьма спешно оставить довольно хлебную должность, мимо не прошел.

- Его просто за руку не схватили... откуда у Дотьки бриллианты? У меня нет, а у нее... и ходит вся такая... позорит род!

- Чем?

- Всем! Вы же ее видели... чудовище настоящее... ни манер, ни обхождения... гогочет во весь голос, будто простолюдинка! А говорить начинает... с меня все смеялись, когда узнали, что она... она моя родственница... и матушка... зачем она ему написала?

- Может, затем, что за счет Пружанских и вас в свет вывезли?

- Бедной родственницей?

Вины за собой девица определенно не ощущала. Напротив, она подняла руку, покрутила и поинтересовалась:

- Скоро заживет?

- Недели через две...

- Но...

- От конкурса вы будете отстранены, - Димитрий открыл очередную папочку. - И сегодня же отбудете домой...

- Домой? Из-за... - от возмущения она задохнулась. - Это нечестно!

- Вообще-то за попытку убийства вам грозит десять лет каторги, но ваша кузина просила...

...судя по ответу, в котором слов приличных было едва ль с полдюжины, любви к кузине не прибавилось. Что до остального... Димитрий крепко подозревал, что и вмешательство менталиста не позволит девице вспомнить, кто же дал ей волшебный порошок, подтолкнув к мысли о небольшой шутке.

Жаль.

Определенно...

Глава 15

Глава 15

...к себе Лизавета возвращалась поздно вечером. Признаться, были у нее опасения - до того подруг у Лизаветы не случалось, вернее были какие-то, кого она полагала друзьями, но после смерти родителей и отчисления они куда-то подевались, - что проведенный наедине с Авдотьей день будет утомителен, но...

Она вдруг оказалась весьма занятной собеседницей.

Авдотья говорила о границе.

Ярко.

Вдохновенно.

Рассказывала о бескрайних полях, которые по весне расцветают алыми маками, и тогда вся земля кажется укрытой драгоценным кхирским ковром. Правда, длится сие великолепие недолго. Горячий южный ветер срывает лепестки, и наступает время вихрей и свадеб.

...о лете и песках, которые заносят колодцы.

Об узких каналах.

И домах, выдолбленных в скале. О пещерном городе Аль-Уддах, где царит вечный мир, и никто, даже чужаки, не знакомые с местными порядками, не рискуют лить кровь. Зато в Аль-Уддах базар открыт и днем, и ночью. Он сам, сокрытый во глубине гор, живет какой-то своей жизнью, и люди обычные не рискуют задерживаться там дольше, чем на сутки, ибо тогда горные боги заберут себе душу, прикуют ее незримыми цепями, и в Аль-Уддах появится очередной жилец...

...о ветрах, которые осенью поют, и многим в песне их слышатся голоса ушедших. Осенью патрули удваивают, а колокола махоньких церквушек звонят, почти не смолкая. Но и это не помогает, каждый раз кто-то да уходит.

Куда?

А разве ж она знает?

Авдотья и сама слышала, что материн ласковый шепот, уговаривающий открыть окошко, а после выйти в сад, что звонкий голосок единственной своей подруги, которая однажды поддалась на уговоры ветров. Она звала поиграть, просто поиграть...

Авдотья сумела.

Устояла.

А когда рассказала батюшке, тот в пансион и сослал, благо, ненадолго, поскольку уж очень душили Авдотью каменные стены пансиона. Там, на границе, все иначе.

Свободней.

И никто не глянет косо на девку, коль у нее на платье два ряда пуговиц вместо одного. Моды? Да, журналы папенька выписывал, для порядку и еще потому, что у офицеров тоже жены имеются... свое общество. И разговоры свои.

И умение держаться верхом там важнее, чем знание ста двадцати семи правил этикета. Вон, было время, когда офицерские жены сами садились в седла и дрались не хуже мужей. Даром, что магички через одну. А кто не умел огня родить или водяную плеть выплести, тем хватало работы за городом досмотреть.

Авдотья тоже умеет.

Ей четырнадцать было, когда татарва в набег пошла, и хитро так, дождались, когда полки на учения отойдут. Ночью перешли Салабынь-реку и марш-бросок устроили к самым стенам Адавынской крепости. В ней же комендант старенький и офицерского составу лишь треть. Эта треть на стены и пошла, а вот город за Авдотьей остался.

Почему?

Так дочка генеральская... ей положено... командовала. Папенька после хвалил, конечно, только вновь отослать попытался, на сей раз к тетке. Авдотья не поехала. Город? Что город? Ничего-то особенного она не сделала... небось, там каждый свое место знает, а кто не знает, тому живо местные укорот дадут... тетка же со своими этикетами куда как страшней...

...написать бы про это.

Правда, писать с чужих слов Лизавета не привыкла. И опять же, набросай историйку, получится, несомненно, презанятно, да и публика, сколь она успела разобраться в симпатиях общества, проникнется к Авдотье любовью, только... вновь же, рассказывали не для публики, а для Лизаветы.