Лишь бы жить

Мама рассказывает про тетю бабушки, которая в блокадном Ленинграде была подростком. Как-то послали ее обменять талоны на хлеб, зимой, отстояв огромную очередь. И вот стоит она в очереди, к ней подходит мужчина и ласково говорит: «Вижу, ты совсем замерзла, пойдем, ко мне зайдешь, тут совсем близко, я тебе горячей воды дам»… И пошли. Зашли в квартиру, мужчина пошел сразу в дальнюю комнату, а девочка осталась в прихожей. Услышала только, как мужчина сказал кому-то: «Еще одну привел», — и звук капель из-за занавески. Приоткрыла занавеску, а там в ванной висит другой ребенок. Без головы.

Убежала.

Mokich

***

Папа о войне не рассказывал, я знала только, что он был в эвакуации, работал за Уралом на военном заводе. Про бабушку как-то не задумывалась. А несколько лет назад нашла в семейном архиве письмо, которое написал бабушкин брат моему папе 29 июля 1944 года. Семья была из городка Высокое, это еще ближе к границе, чем Брест. Та самая Западная Белоруссия, которая в СССР с ноября 1939 года. Оказывается, бабушка в июне 1941 года поехала из Москвы туда, повидать родных. И только по этому письму я поняла, что бабушка и папа всю войну друг о друге ничего не знали. И письмо дедушки Сережи, ответ на папино, было первым из освобожденной Белоруссии. Да, только в самом конце письма, отчитавшись о всех родственниках, дедушка Сережа написал, что немцы буквально в последние дни успели угнать в Германию его младшего сына, семнадцатилетнего Мишу. Я читала и знала, что все кончится хорошо, Миша даст обет — вернусь, пойду по стопам отца, стану священником. Вернется, обет выполнит.

Но всё думала, я-то знаю, что это будет, а они тогда…

Вера Пророкова

***

Бабушка рассказывала, как к ним в деревню пришли немцы, расселились по домам. У бабушки просили «яйцо, млеко, сало», приходилось отдавать последнее. А она тогда только родила, младенец кричал, чем мешал «гостям», которые очень просили «заткнуть» ребенка.

А дедушка умер после снятия блокады — съел пол-батона за раз, не выдержал.

Masha Vasilieva

***

Из моих было клещами не вытянуть. Даже про сам день победы: как вам объявили, что было? Хотя оба фронтовики. Дед поступил в военное училище в 39-м. Когда стало ясно, что будет война («Только одному человеку в стране было это не ясно!»), организовали ускоренный выпуск, и в августе с новенькими лейтенантскими петлицами он появился в действующей армии. Бабушка пережила почти всю блокаду в Ленинграде. Закончила курсы медсестер, и — на фронт. Выехала на одном из первых поездов после прорыва. Рассказывала только, как несла домой со службы сэкономленную миску супа и разлила у самой двери, поскользнувшись. Ревела! Крупу собирали с земли по зернышку. В первые дни на фронте тоже ревела. Притащит раненого к палатке, где врачи оказывают первую помощь, а там лежит очередь таких же раненых, и понимаешь, что этот — не долежит. А надо-то буквально две минуты на него потратить.

Дед рассказывал, как каждую ночь привозили молодое пополнение и пускали в атаку на прекрасно укрепленную высоту, окруженную болотами. За день фашисты всех покрошат в винегрет, ночью — новый эшелон с новобранцами. Через неделю, положив тысячи и тысячи, в самом буквальном смысле завалив трупами, высоту таки брали. Получали поощрения и повышения.

Потом он поехал в какой-то штаб за партбилетом (в партию приняли!) и оказался в окружении вместе с преданной генералом Власовым армией под Мясным Бором, что в Новгородской области. Выползал около 6 км на брюхе, через трупы товарищей. Выполз.

Оба закончили войну в Латвии, добивая фашистов в «Курляндском котле», когда фронт уже ушел на запад. Там и познакомились.

Уже после объявления капитуляции, в процессе разоружения фашистской армии, дед остановил немецкий грузовик и встал на подножку, чтобы подъехать несколько сотен метров по дороге. Немец за рулем был, видать, идейный: подрулил к столбу и буквально расплющил деда, стоящего сбоку от кабины на улице. Немца, конечно, тут же растерзали. А дед сломал ключицу, повредил почки, ходил с палочкой некоторое время. Но это не помешало зарегистрировать брак капитана и старшины мед. службы в июне 1945-го в Риге. У меня даже сохранилось трогательное письмо моей прабабке, в которой дед просит руки, а бабушка, так сказать, выражает свое согласие. Сложенное треугольником, с печатью «проверено цензурой».

Vadim Zherdev

***

От дедушки ничего про войну не слышала: пока он жив был, я маленькая была еще, не рассказывал. Знаю только, что попал в плен.

22 июня 41 года моя бабушка родила своего первенца. Потом много рассказывала, как они голодали с сыном (сусликов ели, и маленький Борис просил у своего дядьки: «Дяяяядь! Дай суслу!!») и как рушились стены дома от взрывов («Выходим в коридор, а над нами звездное небо»), про нашествие мышей («Кипели мыши! Кипели!»).

Alexandra Yurepina

***