Лишь бы жить

Сестра рассказала, как дед Алексей наш пошел воевать в 44-м (видимо, после того как освободили Беларусь). Вызвали его в военкомат, сказали, распишись вот тут. Дед спросил: «А за что расписаться?» — ответили: «За то, что явился». Ну а когда дед расписался, сказали: «Поздравляем, вы записались добровольцем».

А папа наш, 38-го года рождения, помнит немцев. Говорит, стояли с другими детьми за забором и те его подговаривали: «Попроси у немца шоколаду, попроси шоколаду». (Папа не попросил.)

Марина Мурина

***

Бабушке было 9 лет, когда началась война. Они жили в деревне под Новосибирском, всю войну работали в колхозе. Все, что собирали, отправляли на фронт. Она рассказывала, что делали какие-то оладьи из травы, шкурок, разного мусора. Бабушка уже знала, что их много есть нельзя, потому что попадалась трава, от которой ноги немеют, а ее сестренка была совсем маленькой, жадно ела и потом ерзала на печке, потому что ноги отнимались.

Einsoleilee

***

Дед Дмитрий Ефимович. В годы войны — два метра ростом. Саженей в плечах сколько угодно, я сам видел на фото в бабушкином альбоме. В армии его называли Детиной. Хотя не совсем понятно, откуда это известно, ведь дед не любил говорить о войне. Ну, то есть внукам он точно ничего не говорил. Мне, то есть, в том числе. Ни-че-го. А ведь, когда «в войнушку» ныряли по окрестным лопухам, очень же хотелось рассказы от первого лица послушать, но — нет. Не рассказывал. Сейчас я понимаю, что он правильно делал: подрасти сначала, а там видно будет, надо ли вообще тебе это слышать…

Иногда, впрочем, проскакивали какие-то оценки. Например, показывают фильм про войну, а дед случайно зашел, в перерыве между «свиням корма задать» или «баньку истопить». Посидит, посмотрит молча. Когда титры пойдут, обронит лишь: «Хвантазия», — и дальше пойдет по своим делам.

Но дед однажды все-таки «раскололся». Я уже «взро-о-ослый» был, школу, кажется, закончил. Было это как раз под закат нашего, городских внуков, визита на их с бабушкой праздник. У нее 22 февраля день рождения, а у него 23-го — День Красной армии. Родители спали уже, бабушка тоже, да и сестра. А я что-то про войну мучал, то ли Некрасова (Виктора, конечно), то ли … не вспомню сейчас. Дед вышел на кухню перекурить посреди сна (вот, блин, всегда мне нравился запах папирос, сказал бы кто, что он так не воспринимается, если сам куришь — ни в жисть бы курить не начал!). Я немного насторожился, мало ли чо. Дед все же суров был, с внуками особо не сюсюкал, все в основном по делу, как со взрослыми. Но в тот раз было иначе. И про войну, в общем-то, не рассказывал. Никаких кровавых деталей, слава Богу. Так, по мелочам. Про то, что из плену бежали. Ну и вообще, страшно было — война все же… А после победной весны — в вагоны и на Восток, заканчивать войну. И как раз, понимаешь, застрял эшелон на очередном перегоне неподалеку от родной деревни. Дед услышал, что стоянка может затянуться и, попугав себя между делом трибуналом, рванул, все же, в самоход на малую Родину, за два десятка кэмэ в один конец. Пришел ночью уже, тихонько в окошко стукнул. Мать вышла, охнула, я представляю, одними руками. Остальные тоже проснулись. Обнялись все молча. Выпил дед кружку воды и побежал обратно, чтобы не пробегать отправку своего поезда особого назначения… А ведь не виделись они до этого несколько лет. Ни телефона, ни, тем более, «Скайпа». Только треугольники писем… Это я для совсем молодых поясняю…

Когда дед умер, мне бабушка отдала его ложку. Старая такая, выщербленная уже, металл там местам поизносился. Но до сих пор видна надпись, гвоздем в дедовой руке что ли, нацарапанная: «Прага—Мукден». Прекрасно помню, как дед, упершись правым локтем в ладонь левой, лежащей на колене, черпал этой ложкой бабушкины борщи, супы и окрошку. И как я украдкой доставал ее из буфета — почитать, — тоже помню. А вот почему «украдкой» — не помню.

Дмитрий Куканов

***

Посмеиваясь над собой, дед вспоминал, как на фронте замполит отправил его в штаб с ответственным сообщением. Штаб находился в 15 километрах пути, и, в силу важности задачи, дедушке выдали лошадь. На беду, ездить верхом он не умел. Но сознаться в этом не смог. Оставить лошадь было негде — поэтому дед проделал весь путь туда и обратно пешком, ведя скакуна под уздцы.

Катя Пал

***

Бабушка (мамина мама) в 15 лет встала к станку — делать авиационные снаряды. Работали в три смены, спали часто в цехах. Надорвалась. Потом в муках рожала мою маму и тетю из-за этого. А ее тетка работала телефонисткой в Кремле. За опоздание на работу — расстрел (так бабушка мне говорила, не знаю). И вот однажды, когда бомба попала на трамвайные пути, она побежала на работу пешком. А ворота, через которые нужно было проходить, уже опускались. И она легла на землю и проползла под ними…

Александра Шапиро

***