Лишь бы жить

(Я не догадался тогда спросить о прабабушке, но годы спустя узнал, что в это время она сидела в тюрьме. Обвинение было ложным, и ее освободили и реабилитировали еще до конца Великой Отечественной; но вот наиболее тяжкие — военные — годы ей как раз довелось провести в заключении.)

Basil Stasevski

***

Очень люблю историю одной моей знакомой про то, как ее родственники в блокадном Ленинграде решили отпраздновать Новый год, 43-й. Решили вот, что должен быть праздник, во что бы то ни стало. Добыли где-то еловых лап, достали старые елочные игрушки. А там среди игрушек оказались завернутые в фольгу грецкие орехи и шоколадные конфеты.

Получился у людей действительно настоящий праздник.

iora

***

Мне семь лет, 69-й год, мы с бабушкой переходим Ленинградский проспект по подземному переходу.

— Тебе понравилось платье, которое я тебе сшила? (она была портниха).

— Да-а.

— А я свои все платья продала в войну. До войны у меня были такие красивые платья… Твой папа заболел цингой, в эвакуации, в Куйбышеве. Ему было 16 лет. Он рос… Я все свои платья продала… Я покупала масло. В масле витамин А. Масло стоило 200 рублей, а мясо 500. На мясо мне не хватало. У него почернели запястья и шатались зубы. Я варила супы из крапивы. Потом его взяли в офицерское училище. Там кормили.

Я помню, что меня в мои 7 лет поразило, что она радовалась офицерскому училищу. Потом уже от отца я узнала, что дедушку, его отца, посадили прямо перед войной, поэтому из Москвы он 16 октября, во время знаменитой паники, уезжал с родственниками. Бабушка в начале войны уехала к деду под Архангельск. Там в лагере голод был страшный. Деда спасло то, что он был слесарь экстра-класса. Мог выточить любую деталь. Запчастей для тракторов не было вообще. Крестьяне его подкармливали. Когда они узнали, что лагерное начальство отбирает у него всю еду, они начали подкармливать его тайно…

Анна Гнедовская

***

У меня оба деда ушли воевать: один, Ваганов Иван Яковлевич, в самом начале войны, он пропал без вести еще в сентябре 1941-го. Второй дедушка, Клевака Феодосий Герасимович, ушел на войну 1 ноября 1943 года, а погиб 18 или 19 февраля 1944-го в Крыму, на Перекопе. Моей маме было тогда 5 лет, а когда дедушка уходил на фронт, бабушка была беременна самой младшей дочерью, моей тетей, и та появилась на свет 21 ноября 1943 года. Дедушка ее так ни разу и не увидел.

Моя мама до сих пор хранит дома полуистлевший треугольник фронтового письма — там с огромным трудом можно разобрать, что он спрашивает, как там его маленькая Олечка… У дедушки была бронь, он был замечательным специалистом, инженером на одном из металлургических заводов Запорожья. Он должен был уехать в эвакуацию вместе с заводом, но мог выехать только со своей семьей, то есть, с женой и детьми. А с ним жила еще и его мама, моя прабабушка и еще — сестра дедушки. Он не захотел бросать свою маму и сестру на произвол судьбы.

Мы до сих пор ничего не знаем о судьбе первого деда, да и данные о захоронении второго оказались ошибочны. Только в 1985 году, когда бабушки уже не было в живых, мы получили информацию о месте захоронения дедушки, но так и не нашли его, поэтому ориентир — Перекопский район, Крым.

Ваганова Людмила

***

Дедушка рассказывал, как ходил менять плитки чая из пайка, что получали на погибшего прадедушку, на соль. У китайских пограничников, они жили тогда в Казахстане. Как пограничники его все в лицо знали, но всегда мешочек прощупывали, вдруг что неположенное несет. А потом моя прабабушка собрала пятерых детей и сбежала на Кавказ. По дороге подобрала бездомного сироту. От истощения ее забрали в госпиталь. Мой дедушка пошел ее навесить, долго нужно было идти, через лес. В лесу поймал ежика и зажарил на костре. Каждый раз, когда он это рассказывает — он плачет. «Ежик-то маленький! Его так жалко! Он пищит, а я сижу плачу, а кушать так хочется!» Часть съел сам, а часть понес маме в госпиталь. После этого, наверное, у нас в семье у каждого «травма» — как выбросить испорченную еду.

Lyudmila Umanskaya

***

Мой папа родился в Москве 23 мая 1941 года. Среди первых сказанных им слов было «Отбой». То есть, отбой воздушной тревоги. Дед, вернее, мамин отчим, прошел всю войну, дошел до Берлина со Вторым Белорусским фронтом. На груди был иконостас. Про войну вспоминал неохотно. «Ну что — воевал, как все. Трудно было, как всем». Сосед прошел всю войну. В одном из боев (он был в пехоте) его наискосок прошило автоматной очередью. Должен был участвовать в том историческом Параде Победы на Красной площади, но открылись плохо залеченные серьезные раны, попал в больницу. Помню его рассказы про заградотряды и фразу: «Страшно вставать в атаку, до поноса. Срешься, а встаешь».

Александра Шапиро

***

Любимые стареют и перестают вспоминать… Эвакуированные из Москвы, брат и сестра… Брат носил из школы сахар, за щекой…

Ему сейчас 86, а моей маме 77…

Ника Гарин

***