Листья травы (Leaves of Grass)

Спи, - я и они будем всю ночь на

страже,

Ни сомнение, ни хворь пальцем не

тронут тебя,

Я обнял тебя, и отныне ты мой,

И, вставши завтра утром, ты увидишь,

что все так и есть,

как я говорил тебе.

<>

41

<>

Я тот, кто приносит облегчение

больным, когда они, задыхаясь,

лежат на спине,

А сильным, твердо стоящим

мужчинам я приношу еще более

нужную помощь.

Я слышал, что было говорено о

вселенной,

Слышал и слышал о множестве тысяч

лет.

Это, пожалуй, неплохо, - но разве это

все?

Я прихожу, увеличивая и находя

соответствия,

Я с самого начала даю большую цену,

чем старые

сквалыги-торгаши,

Я сам принимаю размеры Иеговы,

Я литографирую Кроноса, его сына

Зевса и его внука Геракла,

Я скупаю изображения Озириса,

Изиды, Ваала, Брамы и Будды,

В мой портфель я сую Манито, и

Аллаха на бумажном листе,

и гравюру распятия.

Вместе с Одином, с безобразным

Мекситли и с каждым идолом,

с каждым фетишем,

Платя за этих богов и пророков

столько, сколько они стоят,

и ни одного цента больше,

Соглашаясь, что они были живы и

сделали то, что надлежало

им сделать в свой срок

(Да, они принесли кое-что для

неоперенных птенцов, которые

должны теперь сами встать,

полететь и запеть).

Принимая черновые наброски

всевозможных богов, чтобы

заполнить их лучше собою,

Щедро раздавая их каждому, и

мужчине и женщине,

Открывая столько же или больше

божественности в плотнике,

который ставит сруб,

Требуя, чтобы перед ним

преклонялись больше, чем перед всеми

богами, когда он, засучив рукава,

орудует молотком

и стамеской,

Не споря, что бог посылал

откровения, считая, что ничтожный

дымок или волос у меня на руке

непостижимы, как любое

из них,

Пожарные, качающие воду насосом

или взбирающиеся

по лестнице, приставленной к

дому, для меня не менее

величавы, чем боги античных

сражений,

Я слышу, как звенят их голоса сквозь

грохот обвалов,

Их мускулистые ноги несут их в

целости над обугленной дранкой,

их белые лбы невредимы средь

пламени;

Жене машиниста с младенцем у

сосков я молюсь о каждом, кто

родился на свет,

Рядом свистят три косы на покосе в

руках у дородных ангелов

со вздутыми на поясницах

рубахами;

Клыкастый и рыжий конюх искупил

все свои грехи, настоящие

и будущие,

Когда распродал все, что имел, и

пошел пешком, чтобы заплатить

адвокатам, защищающим брата его,

и сидел рядом с ним,

пока того судили за подлог,

И быку и букашке еще не молились,

как нужно,

Никому и не снилось, как

восхитительны грязь и навоз.

Сверхъестественное - не такое уж

чудо, я сам жду, чтобы

пришло мое время, когда я

сделаюсь одним из богов,

Уже близится день для меня, когда я

стану творить чудеса

не хуже, чем наилучшее из них.

Клянусь жизнью! Я сделаюсь вскоре

творцом всего мира,

Уже и сейчас полагая себя в лоно

теней, которые таятся в засаде.

<>

42

<>

Чей-то призыв из толпы,

Мой собственный голос, звонкий,

решительный, зычный.

Придите, мои дети,

Придите, мои мальчики и девочки,

мои женщины, мои

домочадцы и близкие,

Органист уже разжигает свой пыл,

он уже сыграл прелюдию.

Легкие и бойкие аккорды, я чувствую

гул ваших взлетов.

Голову мою так и завертело на шее,

Волнами катится музыка, но не из

органа она,

Люди окружают меня, но они не мои

домочадцы.

Вечно твердая, неоседающая почва,

Вечно те, что едят и пьют, вечно

солнце то вверх, то вниз, вечно

воздух, вечно неустанные приливы-

отливы.

Вечно я сам и все прочие люди,

непостижимые, порочные, живые,

Вечно старый, неизъяснимый вопрос,

вечно этот палец с занозой,

Вечно назойливый гик "улю-лю!" -

покуда мы не отыщем,

где скрылся хитрец, и не вытащим

его на расправу,

Вечно любовь, вечно всхлипывающая

влага жизни,

Вечно повязка под нижнею

челюстью, вечно стол, на котором

покойник.

Блуждают то там, то здесь, а глаза

прикрыты медяками.

Чтобы голодное брюхо насытить,

щедро черпают ложкой мозги,

Покупают билеты на праздник, но

на праздник не попадают

ни разу,

Большинство пашет, молотит,

обливается потом и мякину

получает за труд,

А меньшинство, не трудясь, богатеет и

требует пшеницу для себя.

Это - город, и я - гражданин,

Что занимает других, то занимает

меня, - политика, войны,

рынки, газеты и школы,

Мэр, заседания, банки, тарифы,

пароходы, заводы, акции,

недвижимости, движимости.

Малютки-человечки во множестве

прыгают там и здесь

в хвостатых пиджачках, в

воротничках,

Кто они, я знаю хорошо (нет, они не

черви и не блохи),

Я признаю в них моих двойников,

самый пошлый и самый

ничтожный так же бессмертен, как

я,

То, что я делаю и что говорю, то же

самое ждет и их,

Всякая мысль, что бьется во мне,

бьется точно так же и в них.

Я слишком много говорю о себе,

Эти мои строки всеядны, но других я

не должен писать,

Каждого, кто бы он ни был, я хочу

заполнить собой целиком.

Не рутинные фразы - эта песня моя,

Но внезапно задать вопрос, прыгнуть

далеко за предел,

и все-таки привести еще ближе;

Что эта печатная и переплетенная

книга, как не наборщик

и типографский мальчишка?

И что эти удачные фотографии, как

не ваша жена или друг

в ваших объятьях, таких нежных и

крепких,

И что этот черный корабль, обитый

железом, и его могучие

орудия в башнях, как не храбрость

капитана и машинистов?

А посуда, и мебель, и угощение в

домах

- что они, как не хозяин

и хозяйка и взгляды их глаз?

И небо там, наверху - оно же и здесь,

и над домом соседа,

и над домами напротив,