Лисы мастерских

– Как друг тебе говорю: отрекись от враждебных влияний. Не сори своим талантом, не торгуй им как шлюха. Не стой на паперти злого умысла, – торжественно заклинал Ахросимов. Из всех видов творчества он предпочитал то, что делают на диване с женщинами.

Занзибарский уже не ощущал собственного тела. Оно растеклось по полу и жалко хлюпало под грязными подошвами строгих беспристрастных судей. Он не удивлялся и почти не обижался на ораторов – сам так же, с таким же жаром выступал не раз. «Поболтают и разойдутся», – уже не верил он собственным мыслям. И не зря. Решение оказалось неожиданно суровым. Ударило по самому больному и чувствительному месту любого художника – карману.

Матерого властелина кривых подрамников не исключили из Союза, но на три года лишили двадцати процентов зарплаты.

Любой художник в красно-коричневой России одновременно одинаково горячо и страстно отстаивает три права. Право на свободу творчества, независимость замыслов и устремлений от официоза и идеологии. Право на постоянный стабильный казенный заработок, который давала только эта самая идеология. Право на постоянную халтуру, или калым. Честный человек совместить эти три права в тоталитарном государстве не может, потому что не считает возможным одновременно служить хозяину и обманывать его. А вот художникам это удавалось без труда.

Потому они все без исключения так крепко держались за казенные места разного типа и ранга оформителей. Самой престижной считалась работа в фондовых мастерских. Постоянно охаиваемый казенный труд был основой благосостояния, стержнем достатка. Без него сложно было прокормить семью. Занзибарскому пришлось искать, чем заполнить брешь.

– А мне директор завода и говорит, – через сорок лет уверенно врал живописец, – вот тебе шестьдесят художников. Будь среди них главным. Но чтобы мне наглядная агитация, оформление колонн, красные уголки, вывески – все на высшем уровне. Отвечаешь персонально. Я тебе доверяю. Увольняй, принимай кого хочешь. Судимость твоя меня не интересует. Пусть они свое решение на залупу себе натянут. Получать будешь по полной. Мне твой председатель не указ, у меня такие в разнорабочих ходят. Для меня их суд и решение меньше собачьего лая значат. Мой принцип: заработал – получи. Правильный мужик был. С галстуком и подтяжками. Меня ценил.

На самом деле Занзибарскому действительно удалось найти место на большом авиационном заводе. Но не главным художником – такой должности вообще не было – и не начальником отдела эстетики, такая должность была, но занималась не им, а простым цеховым художником, которых на заводе было больше пятидесяти.

Когда Аристарх Занзибарский переступил порог заводской проходной, он понял: у каждого своя лиса. Только приходят они в разном обличье.

Глава Н-1-2. Три карты

В КАЖДОЙ СОВЕТСКОЙ КВАРТИРЕ НА СТЕНЕ ВИСЕЛ ПРОВОДНОЙ радиоприемник – немного больше ладони взрослого мужчины гадкого цвета пластмассовая коробочка с динамиком и регулятором громкости. Он подключался к единой радиосети и с шести утра до часу ночи передавал одну программу: набор лживых новостей, патриотических песен и по-клоунски крикливых призывов к единству.

Из такого, теперь забытого, приемника ранним весенним утром, когда звучала песня «Широка страна моя родная…», вылезла лиса Василия Некрасова. Маленькая, больше похожая на кролика, но огненно-рыжая и лукавая с острой, как бандитская финка, мордой, она хитро оценивающе оглядела комнату, хищно улыбнулась, облизнула нос, с интересом уставилась на блистательного графика и укоризненно покачала головой.

Население широкой страны приемников боялось. Считали, что через них власть распространяет вредоносные волны, лишающие советских граждан свободы воли и мужской силы. А тут еще и лиса. Василий Некрасов, внучатый праправнук классика русской литературы, должен был бы испугаться втройне. Но гены знаменитого предка – мастера покерфейса и карточной игры – победили.

«Как же это она по проводам тихо и незаметно прокралась», – спросил у себя утонченный график и поэт. Отвечая на его мысли, лиса дружелюбно кивнула и неожиданным для своей острой морды басом доброжелательно проговорила:

– А я и по проводам могу, и по волнам, и через электричество, прямо из розетки. Для меня нет преград. Юркая я. – Лиса оглядела себя и увидела, что у нее нет лап. Стала извлекать их по одной и облизывать, словно в проводах они запачкались радиоволнами или иным мусором.

Затем внимательно придирчиво осмотрела свои лапы, несколько раз пересчитала их в разной последовательности, убедилась, что все они на месте, осталась довольна и уже с их помощью принялась вытягивать хвост. Огромный пышный хвост с белой кисточкой на конце так сильно наэлектризовался, что вокруг радио густым фейерверком посыпались искры. Слегка запахло паленой шерстью. Когда все искры погасли, лиса спокойно улеглась на радио, накрылась хвостом, свесила лапы по краям, безразлично зевнула и отвернула морду к стене.