Литературная память Швейцарии. Прошлое и настоящее

Так почему же Галлер, будучи ученым, нарушает правила научной достоверности? На то имеется несколько причин, которые становятся понятными только в своей совокупности. Уже у Иоганна Якоба Шейхцера, чьи работы Галлер читал и с которым был лично знаком, «альпийский человек» (homo alpinus) предстает в стилизованном виде, как естественное первобытное существо, обладающее великолепной телесной конституцией. Шейхцер, который пытался доказать достоверность библейского рассказа о Потопе средствами геологии и в качестве свидетельств привлекал главным образом ископаемые останки животных и растений, придерживался мнения, что жители Альп все еще пребывают в состоянии первых людей после Потопа, то есть их не затронула позднейшая деградация. Этим же он объяснял их свободолюбие и практикуемую ими демократию. Поразительная теория о естественном состоянии: она находится где-то посередине между резко негативной оценкой такого состояния у Гоббса и просветительскими взглядами Руссо; в оригинальности ей, во всяком случае, не откажешь. Даже если сегодня это кажется чепухой, в свое время она была достойной попыткой подкрепить учение Церкви естественнонаучными средствами и воспрепятствовать разрыву между религией и наукой, который тогда уже намечался в сознании наиболее проницательных мыслителей. Молодой Галлер, не разделявший представлений Шейхцера о Потопе, все-таки мог увидеть в учении о homo alpinus научное подтверждение своей идеи, что в швейцарских горах будто бы до сих пор продолжается золотой век

[18].

Эта идея была неотъемлемой частью подлинного замысла Галлера, который состоял как раз в том, от чего он предостерегал в первой строфе поэмы: в совершенствовании мира. Галлер хотел педагогически воздействовать на своих читателей в городах: подсунуть им картины альпийского рая и одновременно подвергнуть резкой критике ситуацию в этих самых городах. Изображенное в поэме счастье горцев должно было, так сказать, испортить горожанам их деликатесный супчик, отчетливо показав, как на самом деле обстоят дела в равнинных частях страны:

Несчастные! Все вы, кто города восхваляет,

Где измена и зло выдают себя за добродетель,А роскошь цепями златыми рабов оплетает.

Что же касается тамошней политической ситуации, то она, по мнению Галлера, просто ужасна:

Там князь озверелый телами убитых играет,И пурпур, его украшающий, — кровь горожан:

За добродетель там злой клеветой награждают,А Зависть сгребает чужое добро в свой карман.

Правда, жители города Берн (а Галлер относился к одному из правящих там родов) не могли принять сказанное на свой счет, поскольку князей у них не было; тем не менее, режим «милостивых господ», как называли себя патриции, никогда не колебался, если ради вразумления горожан приходилось отрубить голову непокорному подданному. В 1749 году, когда вышло четвертое издание поэмы Галлера, некоторые бернские горожане попытались посредством введения новой конституции вернуть старые демократические права. Об их тайных встречах кто-то донес, главари — в том числе писатель и ученый Самуэль Хенци — были публично казнены. Эти события привлекли к себе внимание всей Европы; в Германии материалы для пьесы о Хенци собирал Лессинг, позднее опубликовавший ее фрагмент. Сам Хенци в свое время написал драму о Геслере, из чего следует, что легенда о Вильгельме Телле имела революционный потенциал задолго до Шиллера. Получается, что полемика Галлера против «городов» была вполне актуальна и в старом Берне, а что тамошняя элита тоже это сознавала, подтверждается тем фактом, что Галлеру до конца жизни так и не удалось занять в родном городе более или менее влиятельную должность.

Фантастическая картина Галлера ведет свое происхождение из античности