Литерное дело «Ключ»

Парня застал за работой: вместе с напарником стояли у плиты (она была видна всем посетителям, и в этом заключался главный фокус заведения), клиенты словно завороженные наблюдали за тем, как лихо раскатывается и разбалтывается тесто – до почти прозрачного огромного листа, как заполняют готовую плоскость всем, по выбору, и опускают на раскаленную до определенной температуры плиту. Пицца сходила с нее непрерывным потоком, и таким же потоком валил народ: вкусно, недорого – первое условие успеха в общественном питании. Когда-то еще что-нибудь подобное возникнет в России, на родине? Всегда думал об этом, когда заходил на огонек. Жозеф увидел, что-то шепнул на ухо напарнику и подошел: «Пойдем ко мне», – в белом колпаке и переднике, с буйным черным волосом и стреляющим взглядом пройдохи, он производил впечатление разбойника с большой дороги. Сели, закурили. «Какая нужда, друг?» – спросил, пододвигая кружку с пивом, мгновенно принесенную. – Излагай». Объяснил, что собирается покинуть Женеву навсегда, есть обстоятельства, нужна определенная помощь. Жозеф ответил, что обстоятельства есть у всех и не надо ходить вокруг да около. Конечно же он говорил просто так, ведь подобный разговор был ритуалом, без которого ничего не могло состояться. Объяснил: есть паспорт, добротный, настоящий, с чужой, хотя и похожей фотографией. Надо изготовить точно такой же, но качественно, без сучка без задоринки. Цена: он, Базиль, вернет известную расписку. Такое возможно?

Жозеф рассмеялся: «Паспорт – это тьфу! Но будет лучше, если я заплачу в полиции ровно десять тысяч баксов и выдам тебе подлинный документ с твоею собственной фотографией. Всего-то сфотографироваться и получить. Десять минут. А потом пойдем на место, и через двадцать минут все произойдет». – «Хорошо. Я тебе всегда верил и верю сейчас. У меня неприятности с полицией. Это ничего?» – «Это чепуха. Тот, кто получает деньги, гарантирует свою и нашу безопасность. Расписка с тобой?» – «Ты меня обижаешь. Кто же так делает? Когда мы выйдем из полиции – паспорт будет у тебя. Мы пойдем к моему тайнику. Ты подождешь в сторонке, принесу расписку, мы обменяемся. Идет?» Ударили по рукам.

Полицейское учреждение находилось в пятнадцати минутах езды. Фотография – через улицу напротив. «Преимущества капиталистической системы», – ернически подумал, усаживаясь на стул. Фотограф угрюмо исполнил, словно танец станцевал, необходимые манипуляции и через несколько минут вынес цветную, довольно качественно изготовленную фотографию. На полковника смотрел застывшими глазами некто издерганный, утомленный и, пожалуй, много старше подлинных лет. «Что делает с нами жизнь… – заметил Жозеф, забирая фотографию и паспорт. – Ждите здесь и ничего не боитесь». Остался ждать, хотя и опыт и выучка требовали незамедлительно удалиться хотя бы за угол. Но сдержался. Чему быть – того не миновать. Устал… Время шло, Жозеф не появлялся, волнение нарастало. Хотя успокаивал себя: если вдруг контрразведке или полиции каким-то чудом удалось выйти на Жозефа и перевербовать его, давно уже должны были выскочить, выпрыгнуть и разнести клочки по закоулочкам. Видимо, продажного полицейского нет на месте или с бланком что-то не так. Но все опасения рассеялись, когда на ступенях появился сияющий Жозеф. Вприпрыжку перебежав через дорогу, показал раскрытый паспорт, протянул руку: «Деньги». Отдал и, когда Жозеф расположился на сиденье, еще раз внимательно проверил бланк; убедившись, что все исполнено точно, протянул расписку: «Не обижайся. Как в кино – работа у нас с тобою такая. Прощай».

Расстались даже с грустью. И решение вдруг пришло – окончательное и бесповоротное.

Вернувшись к тайнику, заложил в него государственную фальшивку и оставшиеся деньги, а ненужный подлинник тщательно сжег на огоньке зажигалки. Итак, окончательное решение: сдаться. Местным властям. Все объяснить, присяжные поймут, смертной казни не будет – ее и вообще здесь нет. Жалеть не о ком и не о чем, как сказал поэт – каждый в мире странник… Искать Катю бессмысленно, земной шар велик. И хотя оставался очень сильный ход, пусть и трудноисполнимый, – получить царский вклад, – что-то внутри, в душе, в сердце, мешало исполнению такого замысла. Вдруг почувствовал, что изменился, стал другим. Это ведь чужие деньги. Они Мученикам принадлежали, и это не слова, не звук пустой.