Литконкурс Тенета-98

Дана покраснела и сжала ладошку так, что ногти впились в кожу…

…— когда-то сюда приходило много посетителей. Все они хотели войти и, не будь меня, вошли бы. Некоторые прислушивались к тому, что я говорил, некоторых приходилось отбрасывать силой. Все они были слишком хороши, для того, что искали. Но ты войдешь. Я устал стоять на страже, чутье уже не то. Романтика кончилась сегодня, когда я понял, что можно обмануть и песней… — голос дракона вдруг перешел на свистящий брезгливый шепот. Да, девочка, ты действительно достойна войти туда…Моя служба окончена, теперь ты сама будешь сторожить свое сокровище.

— Ты пропустишь меня? — спокойно спросила Дана

— Проходи…

— И ты не будешь мешать?

— По отношению к тебе у меня не возникает такого желания…

Дракон поднял голову. Дана отпрянула, полагая, что он просто приманивал ее спокойствием, чтобы сейчас запросто сожрать, но дракон даже не смотрел на нее. Тяжело дыша, он приподнялся на лапах, ослепив быстрой полосой блеска, пронесшейся по чешуям, расправил крылья. Тугой порыв ветра ударил Дане в лицо.

— Отойди…Я взлетаю

Он несколько секунд помедлил, ожидая, пока она не отойдет на безопасное расстояние, затем подпрыгнул и, в прыжке, первый раз взмахнул со свистом крыльями. Рванулся вверх и мгновенно набрал высоту, из которой была видна лишь черная точка его тела и извивающаяся ниточка хвоста.

Дана молча, не мигая, смотрела ему вслед…

*****

Доб сидел на солнцепеке почти целый день и постепенно рядом с ним выстроилась целая батарея пустых бутылок из-под пива. В полдень они сверкали, как гордый строй средневековых рыцарей в полном облачении, а сейчас, к вечеру, погасли и отбрасывали длинную полупрозрачную тень. Из-за выпитого пива ему часто приходилось отбегать в сторону, за развесистый куст, но и тогда он не выпускал из виду обшарпанный дом, за которым вел наблюдение. Каждый раз, когда кто-то заходил в широкую, оббитую железом, дверь, он чертил в пыли черточку, а если посетитель выходил, кружок. Разумеется, потом пришлось стереть всю эту вереницу знаков, но зато теперь, в конце дня, он четко представлял себя все, всю картину передвижения на его участке. Оставалось только сложить это с данными за другие дни и можно было смело утверждать, что распорядок работы ему знаком.

В девять он поднялся со своего места, затоптал последний окурок и потянулся до хруста. Только что он начертил черту — в дверь вошел молодой человек с хозяйственной сумкой, из которой торчал не поместившийся до конца длинный двухкассетный магнитофон. Одно из окон зажглось тускловатым желтым светом. Доб посмотрел на часы. Все верно, больше никто не появиться здесь до утра.

Он прошел свежевырытую канаву, стараясь не попадать в липкую глину, чтобы не оставить отпечатков, перебрался по дощатому мостику на не поврежденный тротуар и зашагал по направлению к центру города, постепенно обрастая попутчиками: последними одинокими служащими с толстыми папками под мышкой, которые спешили домой и целыми группами молодежи, которым, наоборот, не терпелось вырваться из скучных окраинных районов и окунуться в кипящую жизнь центральных площадей.

Неторопливо шагая и глазея по сторонам, Доб дошел до их нынешнего обиталища — маленького, облупленного двухэтажного дома, поднялся по скрипучей деревянной лестнице и открыл дверь своим ключом.

Посреди пустой квартиры, на одиноком столе, сидел Рыжий и смотрел на него спокойно, чуть покачивая короткими ногами, не достающими до пола.

— Я вернулся — коротко сообщил Доб и присел рядом, на стол.

— Очень хорошо — спокойно ответил Рыжий.

Он был в костюме, что смотрелось несколько дико среди голых стен и пыльного пола с щербатым паркетом. Он всегда ходил в темно-синих, представительных костюмах, что, совместно с его малым ростом и круглой, добродушной физиономией, надежно маскировало то, что действительно пряталось в глубинах этого человека. Рыжий был благопристойной, респектабельной ширмой, за которой всегда прятались все остальные члены их компании, когда требовалось вести дело скрытно и вежливо. Именно Рыжий ходил по объявлениям, отыскивая квартиру на время пребывания их в новом городе и все, даже пугливые старые девы, расцветали, когда задорная улыбка распирала гладко выбритые щеки Рыжего, вытесняя на них две детские ямочки.

— Где Зубик? — спросил Доб. — Жрать есть чего нибудь? Ты что, так и сидел тут целый день?

— В холодильнике пирожки с чем-то. Я выходил днем, взял пирожки. Зубик их поел, обозлился и сказал, что ему надо это дело запить. Скоро придет.

Доб прошел на кухню, достал из холодильника бумажный промасленный пакет с бурыми пирожками и вернулся на место.

— Дрянь пирожки — сообщил он через несколько минут, на что Рыжий только пожал плечами.

Тем не менее, он доел их все и вытер руки не запачканными участками пакета.

— Рассказывай — спокойно сказал Рыжий.

— А Зубик?

— Зубик — это руки. Рукам не рассказывают, им говорят что делать.