Лицедеи Гора

Кстати игрок Бутса, тот самый неприветливый парень в черной маске, обычно называемый в лагере просто «монстр», также остался с труппой. И не просто остался, но, насколько я мог судить, остался таким же последовательным и непреклонным, как прежде. Сегодня я опять слышал, как Бутс упрашивал его, чтобы тот время от времени сдавал игру, хотя бы ради бизнеса, или, по крайней мере, прилагал усилие, чтобы играть немного хуже. Тем не менее, и он вносил некоторый вклад в благосостояние труппы. Его игра в каиссу, обычно приносила несколько монет в копилку. Было кое-что, о чем я иногда хотел поговорить с ним, но пока откладывал это дело.

— Пожалуйста, Господин, — захныкала девушка.

— Ты готова? — спросил я.

— Да, да, да-а-а-а! — напряженно проговорила она.

— Да, что? — уточнил я.

— Да, Господин! — беспомощно ответила рабыня.

— Превосходно. Ты можешь кончить.

— А-аи-и-ий! — закричала девушка, дико, нечленораздельно, в освобождении, в облегчении, в животной благодарности.

А потом, отчаянно впившись ногтями в мою спину, извиваясь и выгибаясь подо мной, она, задыхалась, вскрикивала, не переставая заливаться слезами.

— О! О! О-о-о-ох! О!

Ее ноги, звеня цепью, обхватили меня.

— Я отдала себя полностью! — прорыдала она, едва смогла произносить вразумительные слова. — Я отдала себя Вам, Господин! Я Ваша! Я Ваша, Ваша, Ваш-а-а-а! О, да-а-а, я Ваша, Ваша-а-а!

Она вцепилась в меня руками и ногами, рыдая и задыхаясь. Я слышал звон цепи удерживавшей ее за щиколотку.

— Твой оргазм был всего лишь удовлетворительным, достойным свежеобращенной рабыни, — небрежно заметил я.

Она посмотрела на меня дико, не веря своим ушам, а затем тихо простонала, не выпуская меня из своих объятий.

— Существуют бесконечные горизонты и варианты таких реакций, зависящих от восхитительности, с которой рабыня, тем или иным способом доводится почти до грани безумия от удовольствия, причиненного ей владельцем, который в его жестокости, несмотря на ее желание, вынуждает женщину неуклонно и беспомощно, пребывать в состоянии исступленного восторга, не давая ей при этом никакого иного выбора, кроме как принять полное сексуальное удовлетворение. И это погружает беспомощную ее в долгое и нежное обслуживание, горячее и интимное, в котором ее рабский статус окончательно закрепляется на ней.

— Получается, что рабыня должна служить со всем многообразием способов, независимо от ее желаний в данный момент, или ей воли, — прошептала девушка.

— Конечно, — подтвердил я.

— И она в распоряжении рабовладельца, полностью, для всех форм работы и обязанностей, — вздохнула лежащая подо мной невольница.

— И это правильно, — согласился я.

— Она должна быть прилежной и послушной во всех делах.

— Да.

— Зато, это еще и вознаграждает и удовлетворяет, — довольно шепнула она мне.

— Правда?

— Да! И еще как!

— Интересно.

— Рабыня, как и ее владелец, — сказала она, — тоже цельная натура.

Высвободившись из объятий невольницы, я расслабленно откинулся на спину, глядя в брезентовый потолок палатки. Конечно, она была полностью права. Такие понятия как цельность натуры являются частью бытия. По своему собственному опыту я знал, что ничто не делает мужчину мужчиной, как власть. Чтобы мужчина мог считать себя мужчиной, он должен быть Господином своей жизни. А тот, кто отказался от своей власти, тот предал свою мужественность, тот более не может считаться мужчиной. Я часто спрашивал себя, что чувствуют те, кто подобно баранам сбивается в стадо и безропотно идет к своей собственной моральной кастрации? Неужели они счастливы, получая это в качестве компенсации за потерю их мужественности? Неужели это столь ценно для них? Но если бы это действительно было так, тогда почему они чувствуют необходимость визжать от раздражения при виде других, тех, кто презирает их ценности и избрал для себя иные пути?

Снаружи до меня доносились, уже ставшие привычными, стенания Бутса. Он сидел в нескольких ярдах от палатки удовольствий, у костра вместе с Чино и Лекчио.

— О, горе мне! — вопил Бутс. — Несомненно, мы разорены! Теперь, мы все опять будем голодать! В нашей копилке не наберется и двух медных тарсков! На что можно надеяться в такие дни истинным артистам, таким как мы! Куда катится этот мир, если такая искусная и известная труппа Бутса Бит-тарска, актера, импресарио и антрепренера, труппа, выступлениям которой рукоплескали высокие города и их Убары, самая лучшая театральная труппа на всем Горе, теперь вынуждена обратиться к простым карнавальным сценкам, да еще и разбавлять их жонглированием и эквилибристикой, к простым фокусам и иллюзиям, дабы развлечь деревенских мужланов. О благородные мои друзья, неужели я должен был дожить до такого позора, и пережить все это. Что мы должны избрать для себя, какую судьба принять? Просто голодать в гордом достоинстве или погибнуть от позора такого оскорбления?

— Ты неправ относительно, по крайней мере, одной вещи, Бутс, — заметил Чино.

— Ты о чем? — удивленно спросил Бутс, на время отрываясь от самобичевания.