Лицо

Соловьёва

. Понимаю… понимаю тебя. Конечно тебе тяжело. Меня тоже и бросали и предавали, все мои мужья втихаря бегали по любовницам. И вот только этот, мой блаженный Шура, мне всё про себя говорит. И я ему говорю. Нет больше тайн, вранья, этой черноты… Грешные оба! Трудно прощать. Но когда тебя прощают, и самой хочется простить. Нельзя же жить одной злобой! Я прежних своих мужей презираю, потому что они простить мне не могли того, что я сама себя сделала. И мстили мне по-собачьи – находили сучек помоложе, и этим они надо мной возвышались. Хотели мне отомстить, и мстили. А я рисковала жизнью… Ты знаешь, что такое частная клиника в девяностые годы? Я сама мишенью была, поэтому я мужа твоего понимаю. Я жила той страшной жизнью, а мои мужья любили про ту жизнь поговорить. А всю кровь, грязь, низость всю человеческую оставляли мне. Ты пойми, Оля, повторяю: из-за тебя жизнью рискуют! Чего тебе ещё надо? Он от тебя не откажется. И никому теперь не отдаст, потому что ты, видите ли, глаз положила на другого… на этого румына. Да, они у нас такие. Но других нет. Решай – жить ему или нет! Вон из-за тебя он просит вернуть ему прежнее лицо, а этого делать нельзя – его сразу убьют. Я считаю, что затея эта – глупость, мужская фанаберия. Поэтому чёрт с ним, с прежним лицом, пусть остаётся румыном. Я вам любые лица сделаю – румына, китайца, армянина… Живите на две страны. Мы с Шурой на три живём… Оля, мужчины с войны возвращались совсем без лица, горели в танках, – их узнать нельзя было. Женщины их принимали. А сколько сейчас новых калек мыкается, совсем мальчишки, – и находят пару. Такие есть девочки! Я столько могу тебе про них рассказать! Не все здесь бесы, есть и люди. Ты мне скажешь, солдатики эти – инвалиды войны? У тебя муж тоже инвалид войны, за эту проклятую государственную собственность. Это тяжелая война, и эта война у нас длится уже двадцать лет… и не видно ей конца. Перековеркано столько человеческих жизней! Мы врачи с Шурой, мы всё это видим с другой стороны. И если мы выпиваем с ним, как сегодня, так это не от лёгкой жизни. Так что ты побесись, конечно, как женщина, помучай его – а как иначе! – но как жена ты его тоже пойми… и прости.

Молчание.