Лицо войны. Военная хроника 1936–1988

Вьетконговцы убивают и зверствуют. В беспомощное население постоянно летят гранаты. Деревни и дороги усеяны минами. Каждый город под угрозой налета вьетконговцев. Молодых американских солдат в любой момент могут перерезать в джунглях или внезапно атаковать, где бы они ни находились. За каждым их шагом следят снайперы. Страна охвачена ужасом днем и ночью. В Сайгоне царит страшная опасность.

Если бы я придумала все это, меня следовало бы отправить в сумасшедший дом, но эта картина – не мое видение войны. Так она выглядит для среднестатистического американца, возможно, и для среднестатистического британца. Так выглядит результат работы пропаганды страха.

Нам говорят о «беспрецедентной жестокости» этой войны. Это неправда. Один день работы концлагеря в Освенциме был гораздо более жестоким, чем все, что вьетконговцы сотворили или смогут сотворить в будущем. Зверства отвратительны и ужасны, где бы они ни совершались, и ничто никогда их не оправдывает. Но нам нужно исходить из реального положения дел, если нам дорога правда, а не пропагандистские страшилки. Министерство информации Вьетнама предоставило мне свои материалы о зверствах вьетконговцев: пачку фотографий и две иллюстрированные брошюры: всего 61 фотография изуродованных мертвецов, и эти снимки действительно слишком страшные и бесчеловечные, чтобы на них смотреть. Но дело в том, что для нас целенаправленное и жестокое убийство выглядит страшнее, чем обезличенная смерть, которую разносят машины войны. Нож в руке человека выглядит страшнее, чем осколок бомбы, возможно, даже страшнее, чем напалм или белый фосфор. Когда вьетнамцы говорят о «казнях», которые устраивают вьетконговцы, они имеют в виду смерть от пули.

Согласно официальной статистике Министерства информации, всего с 1962 года по 1 июня 1965 года вьетконговцы убили 5942 гражданских. Американским солдатам по прибытии во Вьетнам сообщают, что с 1957 года вьетконговцы убили 13 000 местных чиновников. Разумеется, у нас нет никакой возможности проверить эти несовпадающие данные (равно как нет возможности проверить, сколько жертв среди гражданского населения вызвали действия нашей стороны – намеренно или случайно). Каким бы ни было число погибших, убийство хотя бы одного мирного вьетнамца – преступление и трагедия. Но важно помнить, что во Вьетнаме живут пятнадцать миллионов человек, и будь правдой все, что повторяет пропаганда страха, страна давно бы развалилась, ее парализовал бы бесконечный террор.

Страх существует: доказательство тому – беженцы; число перемещенных лиц во Вьетнаме, возможно, достигло уже трех миллионов, но никто не знает, сколько из них бежали от Вьетконга, а сколько – от наших бомб и артиллерии или от сражений на порогах их домов. Беженцы, скопившиеся в крупных городах, которые мы удерживаем, незаслуженно страдают от ужасных условий жизни, но по крайней мере чувствуют себя в безопасности. Жители городов занимаются своими делами, не ощущая панического страха перед террористами или налетами.

Миллионы крестьян остаются на своей земле, несмотря на Вьетконг. По ночам дороги небезопасны для всех гражданских, да и при дневном свете ездить и ходить можно лишь по отдельным участкам. Вьетконговцы минируют дороги, мосты и территории, которые хотят контролировать, а еще роют ловушки – ямы с бамбуковыми шипами. Крестьяне, как и солдаты, знают об этих рассыпанных всюду опасностях и вполне оправданно боятся ездить по стране.

Но все же они ездят, по-прежнему обрабатывают землю и возят свои товары на рынки. Поскольку крестьяне не более склонны к самоубийству, чем кто-либо другой, стоит признать: риски существуют, в том числе смертельные, но они не настолько подавляют всю жизнь, как уверяет пропаганда страха. Когда где-то взрывается граната или мина, люди хоронят своих мертвых, доставляют раненых в больницу, если это возможно, и мужественно продолжают жить дальше.

Сайгон – точно не тот город, где царит страшная опасность. Взрывы гранат – исключение, а не правило, так же как убийства в западных городах. Центральный Сайгон выглядит грязным, оживленным, бурлящим, повсюду магазины, рестораны и бары, целые фаланги уличных торговцев, и он сохраняет свое очарование: улица, полная цветочных киосков, как парижский бульвар Мадлен, деревья, силуэты кораблей на реке.