Лицо войны. Военная хроника 1936–1988

– Он говорит, что все дома будут такими, – перевел Три. Пока в новых домах обустроились только эти две семьи.

И снова мы на цыпочках пробирались через разбитые осколки фарфора, жестяные банки и кучи непонятного мусора.

– А москиты тут есть? – спросила я, заметив участки застоявшейся зеленой воды. Никто не ответил.

– Раз в неделю приезжает команда американских гражданских медиков, – сообщил Три. – Глава лагеря говорит, что самая распространенная болезнь здесь – диарея. – От нее тут часто умирают дети. – И люди недоедают.

Мы зашли в первую же лачугу, потому что помыслить о том, чтобы идти дальше, я не могла. Она размером примерно два с половиной на три метра, почти все место внутри занимают две кровати, воняет нищетой, на гвоздях висят грязные лохмотья одежды, на узкой полке теснится скромная домашняя утварь. Женщина, которая выглядит на 55 лет (на самом деле ей 35), истощенная, изможденная, исхудавшая, живет здесь с семью детьми и мужем. Он по профессии часовщик, но сейчас болеет, и кроме того, никаких заказов нет.

На голых досках кроватей лежали три маленьких ребенка; да, они тоже больны. Чем – их мать не знает, но одно ясно – она не может дать им достаточно еды. Работа есть только у дочери-подростка, и каждый день ради нее та преодолевает много километров.

– Может, часа два на дорогу в одну сторону, – сказал Три. Девочка зарабатывает 80 пиастров в день, 48 американских центов, 3 шиллинга и 3 пенса – вот и весь доход семьи. Иногда католические благотворительные организации раздают еду – больше им никто не помогает.

– Как же она получит один из цементных домов? – спросила я.

– Она говорит, что надеется, что священник ей поможет.

Пока мы шли обратно к нашей машине из этого лагеря, который явно получилось не сделать «слишком привлекательным», Три сказал с энтузиазмом:

– Если бы у каждого во Вьетнаме был такой дом, как эти новые, Вьетконг бы проиграл. Нам нужна социальная революция, чтобы выиграть эту войну. А спекулянтов надо расстрелять. Немедленно. Всех. Помощь США превратила нас в импортозависимую экономику. Нам не нужны эти вещи – телевидение, большие американские автомобили. Но нам необходимы собственные заводы, где бы производились вещи, нужные людям. Ситуация хуже некуда. Молодые люди ведут себя так безнравственно, потому что им все равно. Они ни во что не верят, даже в само будущее.

Три принадлежит к обедневшему среднему классу и разделяет романтические представления вестернизированных вьетнамцев о правительстве как о слуге народа. Интересно, сколько времени должно пройти, чтобы в умы правящего класса тоже проникла идея noblesse oblige, или richesse oblige[108]

 – или простой совести? Даже сам Три, бедный и честный журналист, житель Сайгона, в тот день впервые оказался в городской и детской больнице, центре ампутаций Красного Креста и этом лагере беженцев – и только потому, что сопровождал меня. Пропасть между страдающими людьми и остальным обществом, не говоря уже о самых привилегированных, так же широка, как Великая рифтовая долина.

В каждом лагере тебя окружают дети, радостно крича: «Окей! Окей!» Это единственное американское слово, которое они знают, и оно совсем не подходит ситуации. Дети были бы очень красивы, но их красоту портят голод и грязь. Не вина беженцев, что они теснятся в жалких лачугах или сараях, что они не могут позволить себе мыло, что у них нет нормального водоснабжения. Многие дети страдают заразными кожными заболеваниями, у некоторых катаракта, другие искалечены ранениями из-за войны, у кого-то тела деформированы с рождения, потому что их матери голодали. И все-таки они смеются, жаждут веселья и кричат «Окей!» В сайгонской детской больнице величественная медсестра-шотландка сказала:

– Мне плевать на эту войну, я считаю, это глупость. Хотят воевать – пусть воюют. Но они должны увезти всех детей в безопасное место. Я никогда в жизни не видела таких храбрых детей.

В католическом лагере в центральном Вьетнаме начальник лагеря, носящий, как и все крестьяне, черную одежду из хлопка, сказал мне, что здесь живут 2300 человек, и назвал дату их великого исхода: 20 апреля 1965 года. «Битва» вокруг их деревень, бомбежка, сгоревшие: так появляются беженцы. (Вьетнамцы, которые прекрасно разбираются в вопросе, рассказывают, что все крестьяне выкапывают «траншеи» в земляных полах своих домов; от прямого попадания снаряда, или напалма, или белого фосфора там не спрячешься, но хотя бы есть шанс спастись от осколков.) В прошлом 1965 году этот лагерь еще получал какую-то помощь (по крайней мере видны жестяные крыши из АМР США), в этом – никакой.

Все беженцы, которых я видела, зарабатывают на жизнь чем могут. Поскольку здоровых мужчин призывают во вьетнамскую армию, главными добытчицами стали женщины – они выполняют тяжелую работу кули, задешево торгуют чем-нибудь на рынке, если повезет – работают прачками у американцев.