Лицом к лицу

— Тебе, Канарейка, это дело сподручнее, — на шутку ответил шуткой Хуцишвили. — Давай раздувай кадило, заправляй его ладаном, это как раз по твоим силам.

— А нельзя ли без этих шуток? Кто их прислал сюда? — крикнул Мито Чикваидзе.

Солдаты засмеялись. Но в это время раздалась звонкая, протяжная команда:

— Становись!

Говор утих. Отправлявшиеся в поход построились.

— Смирно! На молитву, шапки долой! — раздалась новая команда.

Солдаты сняли шапки. В воцарившейся тишине слышались только фырканье лошадей, звяканье упряжи да сухое потрескивание факелов.

Седобородый священник надел на себя епитрахиль, дьякон раздул кадило, и молебен начался.

Священник совершал богослужение на древнегрузинском языке. Тряся козлиной бородкой, худой, высокий дьякон щурил сонные глаза и на возгласы священника отвечал бесстрастным, равнодушным: «Господи, помилуй!»

Окончив молебен, священник окропил строй святой водой и произнес напутственное слово, в котором призывал по примеру предков, не щадя живота своего, сражаться, спасти родину и православную веру.

Набежавший откуда-то ветерок заколыхал пламя факелов.

После священника с короткой речью обратился к уходившим генерал Чиджавадзе.

— Помните, капитан, — сказал он в конце речи, повернувшись к Хидашели, — ваша батарея отправляется на фронт первой. Вы — наша первая ласточка. Желаю вам вернуться с победой. Да хранит вас бог!

Он обнял и трижды поцеловал капитана. Хидашели поблагодарил генерала, сел на коня, проскакал перед батареей и, привстав на стременах, протяжно скомандовал:

— По коням!

Ездовые сели на лошадей, орудийная прислуга заняла свои места у орудий.

— Справа по-орудийно, шагом ма-а-а-арш! — раздалась новая команда.

Батарея пересекла плац, вышла на Военно-Грузинскую дорогу и направилась к вокзалу.

Солдаты, оставшиеся в бригаде, наблюдали с возвышенности, как уходила батарея, прислушивались к долго не смолкавшему грохоту колес…

— Жалко, — сказал Корнелий, — так быстро они собрались, что я не успел кое с кем попрощаться.

— Должно быть, скоро и мы отправимся, — заметил Цагуришвили.

Высоко в небе мерцали звезды. Порыв ветра в последний раз донес издали конское ржание…

2

Турция использовала в своих интересах беспомощное положение Закавказья, отлично зная все его слабые места. Ей была на руку та вражда, которую сеяли и разжигали среди народов Закавказья националистические партии. С первого же дня переговоров о перемирии, начавшихся в ноябре 1917 года, турки, действовавшие по указанию германского командования, настойчиво шли к намеченной цели: захватить сначала Ардаган, Карс и Батум, а затем все Закавказье.

Как-то возвратившись домой уже почти в полночь, Эстатэ словно подкошенный свалился в кресло. Затем, придя несколько в себя, разбудил жену.

— Вардо, погибли мы, — упавшим голосом пролепетал он, — турки уже в Батуме…

— Какой ужас! — вскрикнула Вардо и села в постели. — Неужели это правда?..

— Да, я только что виделся с Гегечкори, — с той же безнадежностью произнес Эстатэ, схватившись за голову обеими руками и упершись ими в колени. — Да, Вардо, положение ужасное. Погибаем мы, нет спасения! Турки, конечно, не удовольствуются занятием Батума. Они наступают со всех сторон. Они подходят к Борчало.

— О боже, что ты говоришь! Неужели к Борчало?.. Откуда они там взялись? — завопила Вардо и свесила с кровати ноги.

— Они ворвались в Армению, заняли Караклис и по Бамбакскому ущелью подошли к Борчало… Оттуда, конечно, пойдут на Тифлис!.. — задыхаясь от волнения, объяснил Эстатэ.

Ему не хватало воздуха. Он сорвал с себя галстук, воротничок и бросил их на стул. Вардо сунула белые, полные ноги в ночные, вышитые шелком туфли, подбежала к туалету, подняла фитиль в ночнике и накапала в рюмку валериановых капель.

Эстатэ выпил капли, разделся и лег в постель рядом с женой. Он долго ворочался, но в конце концов успокоился и уснул.

Прошло не больше часа. Вдруг собака, спавшая на балконе, громко залаяла, и в дверь кто-то постучался. Супруги проснулись в страхе. «Уж не турки ли ворвались в город?» — подумала Вардо. Эстатэ же так перепугался, что не мог ни встать, ни сказать что-либо.

Стук повторился. Эстатэ совсем потерялся, лежал, будто парализованный.

Вардо соскочила с кровати, накинула на плечи шаль и подошла к двери.

— Кто там? — спросила она.

— Я, — раздался глухой голос.

— Джибо!.. — крикнула Вардо мужу.

Эстатэ быстро оделся и прошел в столовую, куда уже вбежали встревоженные неурочным стуком Нино и няня Саломэ. Они с удивлением смотрели на Джибо — почти все лицо его было закрыто башлыком.

— Что случилось? — спросил брата Эстатэ.

— Батум пал…

— Как это так? — едва сдерживая рыдания, выкрикнул Эстатэ.

— А чего же лучшего можно ждать от правительства Жордания, Гегечкори и Рамишвили… — махнул рукой Джибо.

— Да расскажи толком, как это произошло? — обратилась к нему Вардо.

— Не спрашивайте, не заставляйте ничего рассказывать… Позор, позор и позор! Только и могу сказать, — произнес он и, сняв шинель, поспешил умыться. Вся одежда его была в грязи и разодрана, точно он только что участвовал в атаке и напоролся на проволочное заграждение.