Лицом к лицу

Петр

Иванович

Козловский

поручик

и так далее, на девятом вопросе перо застывало, и лицо становилось напряженно-сосредоточенным. Потом перо клали на стол, и на сцену являлась спасительная папироса.

Катя подумала: если бы Порослев наблюдал из соседней комнаты, он получил бы полное авторское удовлетворение.

И Катя стала наблюдать за приходящими.

Иные в конце концов писали ответ на девятый вопрос лаконично. Другие лепили буквы так, что растекшиеся по плохой бумаге чернила давали сплошное грязное пятно. Седой полковник спросил, нельзя ли написать ответ на особой четвертушке бумаги. Многие писали со вздохами.

Только высокий артиллерист, не останавливаясь, вывел: «Полностью сочувствую» Это так поразило Катю, что она запомнила его фамилию. Это был Аркадий Александрович Синьков.

Вечером комиссар читал анкеты. Вооружившись толстым синим карандашом, он пробегал первые пункты, изредка ставил вопросительный знак или птичку, но слово за словом изучал политическую исповедь по девятому пункту. Катя заключила, что офицерам комартформ, как правило, не верит. Он комментировал эти ответы вслух краткими и резкими восклицаниями «Врет!», «Гад!», «Хитрит, подлюга!». Иногда в его голосе появлялись нотки раздумья. Он тихо шептал:

— Все может быть, все может быть, посмотрим.

Дойдя до анкеты Синькова, он стукнул по столу карандашом и сказал:

— Вот это да! Коротко и ясно.

Перед тем как вызвать к себе того или иного командира, Порослев обязательно смотрел анкету, и через несколько дней Катя установила с точностью, какие ответы на девятый вопрос нравятся Порослеву, какие приводят в сомнение и какие вызывают неудержимое недоверие.

Для Кати анкеты стали очередным развлечением. Когда Порослев уезжал, она ножом открывала его личный стол и просматривала стопку анкет. Кто? откуда? какой чин? женат или холост? Она заметила, что ответившие на девятый вопрос удовлетворительно получали высшие должности, тогда как другие, несмотря на высокий чин в старой армии, назначались младшими инструкторами.

Худой белокурый офицер в щегольских сапогах на кривой колодке и даже при шпорах писал анкету больше часа. Он выкурил коробку папирос. В комнате никого больше не было, и Катя слышала, как дышит этот красивый блондин с острым, нерусским лицом, у которого нежные завитки волос выходят из-под фуражки. Катерина физически чувствовала, как страдает этот человек. Случайно она поймала его взгляд. Зеленоватые глаза, золотые ресницы и детская растерянность.

На девятый вопрос он дал пространнейший ответ. Какие-то слова были зачеркнуты. Слово «делах» было написано через «ять». Катя покачала головой и положила анкету в самый низ стопки, на дно ящика. Но, уходя, она вторично открыла стол ножом и спрятала анкету в ридикюльчик.

В первых графах анкеты стояло: Гораций Карлович Дефорж. Интересно, какое у него «де» — с большой или с маленькой буквы? Бывший поручик Кексгольмского полка. Сейчас адъютант запасного артиллерийского дивизиона.

Проходя мимо мортирного, Катя зашла в штаб. Здесь знали секретаря комартформа. Дефорж шел по коридору, звеня савеловскими шпорами. С Катериной он поздоровался за руку.

— Гораций Карлович, вы не скоро домой?

— Я?.. Да, пожалуй, сейчас, — растерялся и что-то быстро соображал адъютант. — Может быть, нам по дороге?

— Я на Охту.

— Я провожу вас до Суворовского.

Растерянность уходила. Он уже оценивал девушку глазами знатока.

На углу 8-й Рождественской Катя остановилась. Она открыла сумочку и протянула Дефоржу две вчетверо сложенные бумажки.

— Вот ваша анкета… и бланк…

Дефорж читал свои ответы и удивленно смотрел на секретаршу.

— Комартформ еще не видел?

— Лучше как-нибудь иначе…

Дефорж понял.

— Я перепишу дома.

— Да, да, как-нибудь проще.

Она вскочила в трамвай, мелькнув ловкой мальчишеской ножкой. Дефорж встал было на подножку, но Катя прощально махала рукой. Повернувшись лицом к движению, он спрыгнул на мостовую и энергичными шагами пошел по Суворовскому к Таврической, где жил Малиновский.

Через два дня Дефорж принес анкету. Катя положила ее в папку. Еще до прихода комиссара она прочла новый вариант. Ответ был еще пространнее, в нем было много лживых и высокопарных слов. Это было еще хуже. Ясно, что Порослев скажет: «Гад!»

Катя позвонила в мортирный.

— Гораций Карлович?

— Ах, это вы. Что, теперь лучше?

— Хуже…

Молчание.

— Напишите два слова.

— Но какие?

Молчание.

Потом робко:

— Вполне… и так далее…

— Ага… понимаю. Вы говорите — так будет хорошо?

— Вполне.

— Я еще зайду сегодня.

Катерина ждала, что скажет Порослев. Она даже задержалась лишнее время. Вот анкета Дефоржа в руках комиссара. Хорошо иметь такое острое зрение. Синий карандаш, вздрагивая, ходит над анкетой. Уткнулся в девятый пункт… Комартформ откинулся в кресле.

— Врет, как зеленая лошадь. «Полностью сочувствую». Ах, сукин сын! — Он обратился к Катерине Андреевне: — Вы адъютанта на Виленском знаете? Тонконогий такой, белобрысый, как вошь.

— Видела как-то…