Любить или воспитывать?

– Слушайте меня! Вы прожили с мужем больше двадцати прекрасных лет. Вы понимали друг друга с полуслова и делили пополам беды и радости. Он подарил вам двоих чудесных сыновей. У вашего совместного очага годами согревались ваши друзья. Но в мире ничто не вечно. И вот его больше нет… – женщина вздрогнула, но не произнесла ни звука. Огромные, обведенные темными кругами глаза ловили мой взгляд. Я смотрела прямо в них, куда-то в черную глубину ее болезни. – Он уехал, умер, провалился в параллельный мир, похищен инопланетянами – какая разница. Его нет! Но его любовь пребудет с вами и мальчиками вечно… Он не предавал вас. И ваших воспоминаний о нем и о вашем общем счастье никто не отнимет.

Немолодая актриса немного подумала, потом будто бы что-то сообразила, прищелкнула тонкими пальцами.

– А этот, который теперь?..

– Да, его место, кажется, занял кто-то другой, – я пожала плечами. – Ну не пропадать же добру. Этот кто-то отчасти похож… немного… Иногда его даже можно использовать в домашнем хозяйстве… Но вы же сами понимаете, насколько это бледная копия. Она просто не может вызвать у вас никаких чувств, ведь вы помните того, единственного…

– Кажется, я вас понимаю… – в глубоких глазах актрисы зажглись какие-то огоньки, подозрительно напоминающие чертиков.

Когда она снова пришла ко мне спустя несколько месяцев, я вздрогнула. На ней был строгий черный костюм, черные ботики на пуговках и шляпка с черной вуалью. В руках – букет желтых роз.

– Это вам! – сказала она и откинула вуаль.

Сказать по чести, я ее с трудом узнала. Никаких кругов под глазами, чудесный цвет лица.

– Э-э-э?.. – неопределенно проблеяла я, кое о чем догадавшись.

– Да-да, я еще не сняла траур, а что вы хотите? Все-таки столько лет… Вы знаете, когда я была маленькой, мы жили недалеко от Волковского кладбища. А я была романтической девочкой, ходила туда гулять и еще в детстве приметила заброшенную могилку… Там такой полустертый портрет красивого юноши, чем-то похожего на моего мужа. Сейчас я ее обиходила, поправила оградку, посадила цветы…

Как выражаются мои клиенты-подростки, меня конкретно заколбасило. Интересно, кроме посещения могилки, она еще что-нибудь делает?

– А-а-а… здоровье? – хотя все было видно и так.

– Ну да! – не скрывая торжества, сказала женщина. – Я потому и пришла. Именно вчера онколог отпустил меня и сказал, что раньше, чем через полгода-год, видеть меня не желает. Я вышла на работу – у меня театральная студия для подростков, очень современная, мы ставим Лукьяненко, знаете такого писателя? Рассказ «Трон», это фантастика, о том, как важны родители для ребенка… Оба моих сына тоже играют. Я снова живу! Память о муже и о нашей любви дает мне силу. Все мои друзья и подруги рады, что я снова с ними! А как я-то рада…

– У-у-у, – сказала я. – Здорово…

И добавила про себя: никогда больше!

Говорят, победителей не судят, но все-таки с моей стороны это был неэтичный поступок. Интересно, знает ли бедолага-режиссер о том, каким именно способом пережила развод его бывшая жена?

Шрамы в душе и шрамы на теле

– Оля, подними рукав и покажи доктору свои руки! – потребовала женщина. – Пусть доктор увидит это безобразие!

В ответ девочка лет тринадцати-четырнадцати злобновато наморщила курносый носик и втянула в рукава широкого свитера кисти.

Я занервничала. А если бы она все-таки показала, то что бы я увидела? Про расковырянный нейродермит не говорят таким тоном. Следы от уколов? Но я не умею работать с наркоманами и не хочу врать матери, что могу чем-то помочь! А кто умеет? Куда мне их послать? По следам газетных объявлений – «С гарантией избавляем от наркотической зависимости»? В Бехтеревку? В церковь? Я вспомнила все три достоверно известных мне случая стойкой многолетней ремиссии «черных» наркоманов и закручинилась: вряд ли мать обрадует мой рассказ о том, что предпринимали те семьи для ее достижения. Но девочка еще такая юная!

– Ну раз так, тогда вы сами с ней и разбирайтесь! Может быть, она вам наедине свое идиотство объяснит! А я пошла! – неожиданно заявила мать, поднялась и вышла из кабинета маршевым шагом.

Я несколько оторопела. В мою уже намеченную картину семейного несчастья такое поведение матери не вписывалось совершенно.

Оставшись одна, Оля покрутила тонкой шеей, с любопытством оглядела мой кабинет, а потом деловито засучила рукав, обнажив смуглую худенькую руку.

– Слава богу! – с облегчением выдохнула я.

Девочка взглянула на меня с несказанным удивлением. Я не стала объясняться, решив, что это ни к чему.

– Сама? – спросила я.

– Ага, ага! – радостно и оживленно закивала Оля. – Ножиком порезала.

Моих предшествующих переживаний она, разумеется, не поняла, но зато великолепно разглядела, что «доктор» на «идиотство» почему-то совершенно не сердится.

– Просто так или по поводу?

Девочка честно задумалась.

– Ну как вам сказать…

– То есть какой-то повод вроде бы и был, с мамой поссорилась или с подружкой, но ты сама сомневаешься…

– Точняк!

– У твоих подружек?..

– О, у Маринки еще хуже! У нее все руки изрезаны!

– А почему именно изрезаны? Вы не курите?