Любить Пабло, ненавидеть Эскобара

Объясняю, что хочу изучать синхронный перевод в Женеве. Хороший переводчик зарабатывает тысячу долларов в день. Мне нужны всего сто тысяч долларов взаймы, квартиру я бы продала или сдала какому-нибудь дипломату в аренду с мебелью. Добавляю, что переводчик с пяти или шести языков будет ему очень полезен. Он всегда сможет оставлять мне записи или официальные документы, которые не хотел бы доверять посторонним.

– Вот что, на мои деньги ты не уедешь! Переводчиков миллионы, и ты не выйдешь замуж за какого-нибудь обрюзгшего банкира, потом ужиная где-нибудь в Швейцарии, пока у меня тут душа разрывается. Мне уже не важно, любишь ты меня или ненавидишь, Вирхиния, но ты останешься здесь, проживешь все грядущие события, чтобы в будущем написать о них, и точка.

Я пытаюсь переубедить его, говоря, что в день, когда я решу описать произошедшее, коррумпированные политики и его враги разрежут меня на кусочки. Его эгоизм приговаривает меня к голодной смерти в стране, которая уже не может предложить мне ничего нового – сплошной каждодневный ужас. Я спрашиваю, куда подевалось его величие. Он обиженно смотрит на меня, отвечая: туда же, где зарыта моя карьера. Потом, как бы в оправдание, Пабло глубоко вздыхает и говорит:

– Неужели, ты думаешь, что мы с тобой можем сами выбирать судьбу? Нет, любимая моя! Каждый выбирает только одну половину. Вторая половина уже предопределена кем-то другим!

Встав со стула, я выглядываю на балкон, откуда виднеется сельский пейзаж, красота которого при других обстоятельствах точно изумила бы меня. Я заявляю: человек, у которого есть несколько миллиардов долларов, которому скоро исполнится тридцать восемь лет, не имеет права называть себя жертвой судьбы. Я ведь могла догадаться, что однажды его жестокость обернется против меня.

– Я руководствуюсь причинами, которые не могу тебе объяснять сейчас, но однажды ты поймешь. Оказывается, ты знаешь и понимаешь меня как никто другой, а я, в свою очередь, знаю тебя лучше, чем кто-либо. Поэтому убежден, даже если ты меня разлюбишь и перестанешь уважать – ты всегда будешь судить благородно и никогда не предашь память обо мне в мемуарах. Мою истинную историю не смогут написать журналисты, политики, семья или ребята, потому что ни один из них не провел и не проведет со мной сотни ночей, обсуждая наши личные дела, в которые посвящены только мы с тобой. Я выбрал тебя за целостность и великодушие. Думаю, только ты способна точно передать мои мысли и чувства… А также рассказать, почему я такой, какой есть, или каким однажды стану… Хотя ты уже будешь с другим, а не со мной и не захочешь видеть, слышать или говорить со мной, мне необходимо знать, что там, где-то вдали, ты наблюдаешь за происходящим сумасшествием с присущей только тебе объективностью.

Даже не знаю, что ответить на такое признание. Лишь осмеливаюсь произнести, что мы оба прекрасно знаем, как поднять самооценку другого, когда он разваливается на кусочки. Но это – только лишний предлог, чтобы не дать мне ни цента. У него есть жена и любые женщины, каких он только пожелает, а я ему абсолютно не нужна. До сих пор не понимаю почему, если я действительно так важна для Пабло, он не может покончить с моими страданиями одним росчерком пера, как сделал это пять лет назад с долгами моей студии. Когда он отвечает, что скоро начнется война, я недоверчиво смеюсь, признаваясь, что мои хорошие подруги продемонстрировали украшение за четверть миллиона долларов для женщины, которую он почти наверняка уже забыл. Пабло подходит ко мне, взяв за подбородок большим и указательным пальцами. Настолько иронично, насколько это возможно, он, то ли угрожая мне, то ли с упрекая, произносит:

– И на следующий день ты пошла повидаться с ним в тюрьму, не так ли, моя родная?

Эскобар быстро отпускает меня и меняет тему, интересуясь, как мне его новая девушка. Я рада, что такая милая красавица заботится о нем и любит. Но напоминаю о проверенном факте, который он уже испытал на себе:

– Не забывай, когда в этой стране женщина из низшего среднего класса понимает, что такой, как ты, ее любит, то думает только об одном: хочу сына, хочу сына, хочу сына. Как будто человечество без них вымрет! Помни: по колумбийским законам каждый твой ребенок, рожденный в браке или вне его, обойдется тебе в миллиард долларов. Знаю, внебрачные дети пугают тебя почти так же, как и меня. Думаю, поэтому мы с тобой уже столько времени вместе. Мне бы никогда не пришло в голову присвоить тебя, разбогатев на этом.

Эскобар надолго задумался. Знаю, что напомнила о Венди. Повернувшись, чтобы взглянуть на него, замечаю, что ему очень грустно, как будто он внезапно остался один в мире и ему некуда идти. Пабло подходит ко мне, проводит рукой по плечам, придвинув к себе, смотря куда-то далеко-далеко, и начинает говорить с ностальгией, которой я раньше в нем не замечала: