Любить Пабло, ненавидеть Эскобара

Также я заметила, что всякий раз, когда мы, стипендиаты немецкого правительства, возвращаемся в Берлин после небольших поездок в другие города, в комнате пансиона, где я живу, бумаги и пузырьки с косметикой оказываются не в том выверенном до миллиметра порядке, в котором я их оставляла. Чиновники института журналистики начинают смотреть на меня с подозрением и задавать странные вопросы: почему, например, я ношу деловые костюмы, а не одеваюсь как все студенты? Я знаю, о чем они думают. Власти, скорее всего, уже справлялись обо мне. Я понимаю, что за мной следят, и догадываюсь почему. И при этом я абсолютно счастлива.

В один из дней я набираюсь храбрости и звоню в консульство Соединенных Штатов в Берлине – в 1988 году посольство находилось в Бонне – из телефона-автомата и предлагаю им сотрудничество. Я сообщаю, что у меня есть информация о возможном взаимодействии Пабло Эскобара с кубинцами и сандинистами. Ну другом конце провода меня переспрашивают: «Пабло?.. Какой такой Пабло?» Затем меня информируют, что сотни диссидентов-коммунистов названивают целыми днями с сообщениями о том, что русские хотят взорвать Белый дом. После этой неожиданной тирады раздаются гудки. Я поворачиваюсь, чтобы отойти от телефона, и встречаюсь взглядом с человеком, которого, как мне кажется, я видела днем ранее в зоологическом саду, в «Европа-Центре», неподалеку от института, где я учусь. Я частенько захожу туда, чтобы полюбоваться на животных и потешить себя мыслью о том, что по сравнению с берлинским зоопарком, зоопарк асьенды «Неаполь» выглядит как Берлинская стена в сравнении с Великой китайской.

Через несколько дней, когда я поднимаюсь в самолет, мне преграждает дорогу какой-то человек, который представляется чиновником из отдела по борьбе с наркотиками Федерального ведомства уголовной полиции Германии (или Интерпол Висбаден). Когда он говорит мне, что хотел бы задать несколько вопросов, я спрашиваю, не его ли ведомство следило за мной в зоологическом саду, когда я звонила в американское консульство, но человек уверяет, что это были не они.

Далее следует встреча с его начальником. С самого начала мне сообщают, что я имею полное право предъявить иск за вмешательство в свою личную жизнь: они еженедельно обыскивали мою комнату, прослушивали мои телефонные разговоры, вскрывали мою личную почту и разрабатывали всех без исключения людей, с которыми я общалась. Я говорю, что я не собираюсь предъявлять им никаких исков. Наоборот, я хочу сообщить им имена и места в иерархии всех, абсолютно всех наркоторговцев и людей, помогающих отмывать наркодоллары. Я намерена поведать все, что я знаю или слышала, потому что испытываю глубокую ненависть к уголовникам, которые втоптали в грязь мое доброе имя и доброе имя моей страны. Но для начала они должны сказать мне, кто информирует спецслужбы каждый раз, как я пересекаю границу. Несколько дней проходят в поистине византийских дискуссиях, после чего мне наконец сообщают имя: Герман Кано из АДБ.

И вот тогда я начинаю говорить. Например, о том, что в первом классе того же самолета, которым летела я (в хвосте, с багажом студентки), путешествовал один из видных членов Медельинского картеля. Его сопровождал партнер, отвечающий за отмывание денег, происходящий из одной богатейшей еврейской семьи, проживающей в Колумбии. Приземлившись во Франкфурте, оба они беспрепятственно миновали таможню, в то время как все полицейские сбежались проверять мои чемоданы. А вдруг подружка или экс-любовница седьмого в списке самых богатых людей планеты везет с собой килограмм-другой кокаина, рискуя получить десятилетний тюремный срок для того только, чтобы заработать лишние пять тысяч долларов на новое платье от Валентино или Шанель?

Если Герман Кано до сих пор не знает главных «капо» и людей, отмывающих для них деньги, значит, секретные службы Колумбии не расположены делиться с ним этой информацией. Полагаю, что иностранные отделения Административного департамента безопасности имеют своих информаторов в авиакомпаниях, которые сообщают нужным людям, когда я полечу. Те передают эту новость дружественным торговцам наркотиками и в назначенный день они превращают меня в приманку, чтобы отвлечь иностранные спецслужбы. Так происходит всякий раз, когда я вылетаю из страны, и вряд ли может быть простым совпадением.

Я добавляю, что колумбийские полицейские-борцы с наркотрафиком в течение многих лет состоят на зарплате в Управлении по борьбе с наркотиками США. Я не собираюсь выспрашивать, получает ли УБН материальное пособие от Интерпола. Но я обращаю их внимание на то, что, вполне вероятно, полиция одной рукой берет деньги от своих европейских коллег, а другой – у наркобаронов.