Любить Пабло, ненавидеть Эскобара

Снова и снова вдавливает подушку мне в лицо, закрывает нос пальцами, а рот руками, стискивая шею. Этой ночью я узнаю все возможные варианты удушения, делая сверхчеловеческие усилия, чтобы не умереть и не испустить ни единого жалобного стона. На мгновение мне кажется, что я вижу свет в конце тоннеля, как умирающие, но в последний момент он возвращает меня к жизни, позволив глотнуть воздуха. Все это время слышится его голос, все более отдаленный, требующий, чтобы я кричала, умоляла и упрашивала сохранить мне жизнь – но я не отвечаю на вопросы, не говорю ни слова и не смотрю на него. Пабло приходит в бешенство. Внезапно я прекращаю сражаться и страдать, уже не знаю, жива ли или мертва, меня уже не волнует толстый слой вязкой и скользкой жидкости, объединяющей и разделяющей нас: его ли это пот, или влага от слез… И когда я уже почти потеряла сознание, а он закончил наказывать и оскорблять, пытать, унижать, ненавидеть и любить меня, мстить за другого мужчину, за весь этот ужас… Внезапно откуда-то доносится его голос, ни близкий, ни далекий:

– Ты ужасно выглядишь! Слава богу, я больше никогда тебя не увижу. С сегодняшнего дня у меня будут только молодые девочки и шлюхи! Мне нужно уладить нюансы насчет твоего отъезда, вернусь через час. И не дай бог ты не будешь готова, прикажу выкинуть тебя в джунгли прямо так.

Начиная приходить в себя, я смотрюсь в зеркало, убеждаясь, что все еще существую. Интересуюсь: изменилось ли мое лицо, как в ночь, когда я лишилась девственности? Да, я ужасно выгляжу. Знаю, дело не в коже или лице, а в моих слезах, в его бороде… Когда Эскобар вернулся, я уже почти полностью пришла в себя, мне даже показалось, что я увидела проблеск вины в его мимолетном взгляде. За это время я решила: раз уж сегодня попрощаюсь с ним навсегда, последнее слово останется за мной. Мысленно я приготовила прощальную речь, которую не сможет стереть из памяти ни один мужчина на свете, тем более тот, ежедневная цель которого – быть самым мужественным двадцать четыре часа в сутки.

Эскобар медленно входит и садится на матрас, упершись локтями в колени, обхватывает голову руками, этот жест все мне объясняет. Я тоже могу его понять, но, запоминая почти все, что слышу или чувствую, я ничего не могу забыть. Может, мне бы и хотелось, но я знаю, что никогда его не прощу. Сидя на офисном стуле, наблюдаю за ним сверху, закинув ногу на ногу, так, что левый сапог лежит на правом бедре. Опершись о стену, он смотрит в пустоту, я тоже. Думаю: любопытно, что взгляды безумно любивших и глубоко уважавших друг друга мужчины и женщины всегда составляют идеальный угол в сорок пять градусов, когда оба готовятся сказать: прощай. Они никогда не посмотрят друг на друга в упор. Поскольку месть подают холодной, я решила выбрать самый нежный тон, интересуясь новорожденным ребенком:

– Как там твоя Мануэлита, Пабло?

– Она самая красивая на свете, но ты не имеешь никакого права говорить о ней.

– А почему ты дал твоей дочери имя, которым когда-то хотел назвать меня?

– Потому что ее зовут Мануэла, а не Мануэлита.

Восстановив самоуважение, я уже не боюсь потерять его, потому что сегодня он потерял меня. Я напоминаю Пабло цель своего визита:

– Правда, что вы сотрудничаете с Энрике Сарасолой, чтобы заключенных выслали в Колумбию?

– Да, но это не дело прессы, а частные проблемы моего «профсоюза».

Задав пару вопросов из вежливости, я начинаю атаковать, как и планировала:

– Знаешь, Пабло? Меня учили, что у честной женщины из ценностей должна быть только шуба. А единственный раз, когда я что-то себе купила на заработанные деньги, был уже пять лет назад.

– Ну, у моей жены есть целые холодильники с шубами, а она намного честнее тебя. Если ты думаешь, что в такой ситуации я подарю тебе шубу, ты сумасшедшая! – восклицает он, удивленно поднимая голову, смотря на меня с абсолютным презрением.

Как будто это был именно тот ответ, которого я ожидала, я продолжаю:

– И кому-то не помешает узнать, что у честного человека не должно быть больше одного самолета… Поэтому, Пабло, я никогда больше не влюблюсь в мужчину с авиакомпанией, они ужасно жестоки.

– Знаешь, дорогуша, таких немного. Или, не знаю… сколько нас там?

– Трое, или ты думал, что ты единственный? Опыт показывает: для магната самое ужасное – быть брошенным ради соперника. Он будет постоянно мучиться, представляя женщину, которую любил и которая любила его… в постели с другим… как она смеется над его недостатками… над его ошибками…

– Вирхиния, неужели ты все еще не поняла, что именно поэтому мне так нравятся невинные девушки, – отвечает Эскобар, бросая на меня победоносный взгляд. – Я никогда об этом не упоминал, но я их так люблю, потому что у них нет магнатов или кого-нибудь еще, с кем можно сравнивать.