Любить Пабло, ненавидеть Эскобара

Вернувшись домой, я проверяю автоответчики. Меня сто раз угрожают убить, кто-то по десять раз вешает трубку, звоня с номера, который знают только трое. Чтобы отогнать мысли об ужасном завершении моего путешествия, я решила поспать. Оставляю оба телефона включенными: возможно, появятся новости о Хильберто.

– Где ты была? – спрашивает голос по ту сторону трубки, который я не слышала уже почти одиннадцать недель. Его обладатель говорит с хозяйскими интонациями.

– Дай-ка подумать… – отвечаю я полусонно. – В пятницу была в Риме, в «Hassler», а потом ужинала с одним сицилийцем – с принцем, не с твоим коллегой. В субботу – в Цюрихе, в отеле «Baur au Lac». Консультировалась с английским лордом – не наркобароном, насчет моего возможного переезда в Европу. В понедельник приехала в Мадрид, в отель «Villa Magna», обдумывая и анализируя эту перспективу. Во вторник я плакала на пороге Карабанчеля, потому что уже не смогу переехать в Париж, как было задумано. Поскольку меня не пустили в тюрьму, в среду я уже летела в самолете авиакомпании «Iberia», восстанавливая силы, пила шампанское «Perrier Jouët», восполняя литры слез. А вчера, чтобы не удавиться от такой ужасной трагедии, всю ночь протанцевала с мужчиной, как две капли воды похожим на Джеймса Бонда. Я истощена и обессилена, пойду посплю дальше, пока.

У Пабло шесть или семь телефонов, по которым он никогда не говорит более трех минут. Произнеся «прием» и положив трубку, вскоре он снова перезванивает.

– Какая у тебя сказочная жизнь, принцесса! Хочешь сказать, что теперь, потеряв двух самых богатых мужчин, можешь пополнить свою коллекцию знатным дворянином или хорошим парнем?

– Да, и эти качества сочетает в себе один мужчина. Ведь мы с тобой уже давно разошлись, с тех пор как ты уехал жить в страну Сандино с какой-то принцесской. Я всего лишь хочу сказать, что день был слишком суматошный, мне ужасно грустно, и я хочу только одного – спать.

Он снова звонит около трех часов дня.

– Я уже договорился, чтобы тебя забрали. Если не захочешь по-хорошему, они вытащат тебя силой в пеньюаре. Помни, у меня твои ключи.

– А у меня пистолет с рукояткой из слоновой кости, я их пристрелю и заявлю, что это была самооборона, пока.

Пятнадцать минут спустя, уже прибегая к обычному, убедительному тону, Пабло говорит, что одни его очень влиятельные друзья хотят познакомиться со мной. Произнеся наш секретный пароль, состоящий из чисел и имен животных в его зоопарке, он дает мне понять, что хочет представить меня Тирофихо[162], главе «ФАРК», и другим партизанским командирам. Я отвечаю, что все: бедные и богатые, левые и правые, элита и бедняки мечтают познакомиться с телезвездой, и вешаю трубку. Но пятым звонком Эскобар намекает: они с партнерами активно сотрудничают с испанским правительством, чтобы его лучший друг и «мой любовник» отправились не в США, а в Колумбию, и хочет рассказать мне все подробности лично, потому что по телефону нельзя. Тогда я решила – месть должна быть сладка:

– Он не мой любовник, но почти им стал. Я над этим работаю.

Тишина по ту сторону трубки подтверждает, я попала в точку. Пабло предупреждает:

– Там льет как из ведра, возьми свои резиновые сапоги и пончо, ок? Это не Париж, любовь моя, а сельва.

Предлагаю ему перенести встречу на следующий день, я слишком устала после долгого перелета и не хочу промокнуть.

– Ну уж нет. Я видел, как ты купалась в реке, в водовороте, в море, в болоте… в ванне, в душе, в слезах… – сейчас немного чистой воды тебе не повредит, принцесса, до вечера.

Думаю, ради знакомства с Тирофихо нужно брать с собой не пончо, а парку от «Hermés», набросив шарф и захватив сумку от «Вуитон», и охотничьи сапожки от «Wellingtons». Только не ботинки в военном стиле, чтобы не показаться коммунисткой. Посмотрим, как ему это понравится.

Никогда не была в партизанском лагере, он похож на пустыню. Только где-то очень далеко, в сотне метров отсюда, слышится радио.

– Должно быть, партизаны рано ложатся. Им нужно вставать ни свет ни заря, чтобы красть скот, хватать полусонных secuestrables, забирать у Пабло «коку» до рассвета, пока не приехала полиция. Старики, опять же, встают рано. Тирофихо, должно быть, уже где-то шестьдесят пять лет…