Любить Пабло, ненавидеть Эскобара

С улыбкой, полной благодарности, поскольку никто в мире не смог бы предложить человеку с более чем миллиардом долларов настолько разнообразные и щедрые условия, он отвечает: как только обустроится в Испании, разобравшись с инвестициями, мы снова встретимся. Сейчас самое сложное – перевести капиталы. Из-за проблем с моим телефоном он не сможет звонить мне. Прощаясь, мы надеемся очень скоро увидеться вновь. Хильберто рекомендует срочно забрать сбережения из «First Interamericas» в Панаме, потому что американцы давят на генерала Норьегу и в любой момент закроют ему доступ к банку, заморозив все активы.

Я последовала совету Хильберто незадолго до того, как это действительно произошло. Две недели спустя еду в Цюрих, чтобы обсудить его предложение с «Дельфийским оракулом». На самом деле оно меня очень удивило, и я хочу знать, что думает об этом тот, кто знает все правила игры международной элиты. Видя, как Дэвид Меткалф входит в наш люкс отеля «Baur au Lac» в сапогах от «Wellingtons», с автоматами и боеприпасами, я спрашиваю: как «террорист из клуба “White’s”» путешествует по миру, переодевшись в охотника на фазанов. Он смеется, услышав такое описание, и сообщает, что прибыл с охоты с королем Испании, очень приятным человеком, не таким снобом, как эти английские королевские особы. Когда я объясняю Дэвиду причины, по которым собираюсь принять приглашение Хильберто, он в ужасе произносит:

– Ты, должно быть, сошла с ума? Станешь содержанкой мафиозного дона? Неужели ты думаешь, что на следующий день весь Париж не узнает о том, как разбогател этот тип? Сейчас, дорогая моя, тебе нужно лететь в Майами или Нью-Йорк, получить работу на одном из телеканалов, вещающих на испанском!

Спрашиваю: как бы он себя чувствовал, если бы женщина, которая не перестает смешить его, говорящая с ним на одном языке, с миллиардом долларов, предложила бы содержать его в Париже, в собственном отеле, отделанном, как дом герцогини Виндзорской, с порядочным бюджетом на приобретение произведений искусства на «Сотбис» и «Кристис», «Бентли» с шофером, самым востребованным шеф-поваром, прелестнейшими цветами, лучшими столиками в роскошных ресторанах, билетами с вип-местами на концерты и в оперу, путешествиями мечты в самые экзотические места…

– Лаааадно… все мы люди! Я бы тоже все отдал за такое! – отвечает Дэвид с фальшиво-виноватым смешком.

– Понимаешь, ты, словно принцесса Маргарет, восхищающаяся бриллиантом у Элизабет Тейлор на пальце: «Он уже не кажется таким вульгарным, правда, ваше высочество?»[151]

Пока мы ужинаем в ресторане «Baur au Lac», под мостом, я рассказываю: Хильберто владелец нескольких лабораторий, а я всегда мечтала о косметическом бизнесе в южноамериканском стиле. Добавляю: с моей целеустремленностью и авторитетом в вопросах красоты я точно смогла бы создать очень успешное предприятие. Предельно серьезно и немного грустно Дэвид отмечает: очевидно, мне известно, что делать с миллиардером, но этот господин точно никогда не узнает, зачем ему такая женщина, как я.

На следующее утро, за завтраком, Меткалф подает мне «Zeitung». Сам он читает исключительно лондонские «Times», «Wall Street Journal» и «The Economist».

– Видимо, это твои друзья? Не представляешь, как тебе повезло, дорогая!

Вот они, фотографии Хорхе Очоа и Хильберто Родригеса, во всех швейцарских, американских и английских газетах. Их с женами задержали в Мадриде и, возможно, экстрадируют в США.

Я прощаюсь с Дэвидом, сажусь в самолет до Мадрида и направляюсь в тюрьму Карабанчель. На входе спрашивают, как я связана с заключенными, – я представляюсь журналисткой. Мне не позволяют войти. По пути обратно в отель люди Хильберто сообщают, что я должна незамедлительно вернуться в Колумбию, до задержания испанскими властями с целью допроса с пристрастием.

Около шести полицейских и агентов спецслужб следят в аэропорту за каждым моим шагом. Я успокоилась только, когда села в самолет. Честно признаться, с шампанским «Rosé» все кажется не так трагично. И плакать в первом классе лучше, чем в экономе, а в утешение любой плачущей женщине – невероятно элегантный мужчина, подсевший ко мне, один в один, как «Агент 007» в первых фильмах о Джеймсе Бонде. Несколько минут спустя он предлагает мне платок, робко интересуясь:

– Что же ты так горько плачешь, красавица?

За следующие восемь часов необыкновенный сорокалетний мадридский двойник Шона Коннери[152] вкратце расскажет мне об экономических группах «March» и «Fiero» (самых крупных в Испании)[153], с которыми он работает. В мгновение ока я становлюсь знатоком в области финансовых потоков, акций, «мусорных» облигаций, недвижимости в Мадриде и Марбелье (в Пуэрто-Банус), а также в сфере строительных подрядов. Узнаю все о сестрах Копловиц[154], короле Испании, Каэтане де Альба, Хейни и Тите Тиссен[155], Фелипе Гонсалесе[156]

, Исабель Прейслер[157], Энрике Сарасоле[158], тореадорах, Альгамбре[159], глубоком пении фламенко[160], организации «ЭТА»[161] и последних гонорарах Пикассо.