Любитель закатов на Палау

Не успел я в лаборатории надеть защитный костюм, как ворвалась Даша Самсонова из отдела кадров и принялась меня отчитывать за неуплату каких-то взносов. Мы Дашу очень любили, особенно когда она гневалась, из просто симпатичной превращаясь в красавицу-фурию, а потому часто позволяли себе вольности. Это была такая местечковая игра, правила которой всех устраивали. Однако в тот раз Даша и не думала играть, она все мои попытки перевести разговор на шутливые рельсы пресекла, а потом добила угрозой написать на меня докладную «куда надо». Мол, весь Институт как Институт, и только механико-магнитная лаборатория срывает план. Мало того, что злостно уклоняемся от уплаты взносов, так еще и не ходим в отпуск. Это правда. Я за все годы работы в Институте ни разу не брал отпуск. Никто не брал. Зачем транжирить и без того дефицитное время?

Все административные вопросы у нас решались через Филиппа Игоревича. Достаточно было даже не сказать, а намекнуть, как любая проблема улетучивалась быстрее утреннего тумана. Однако на сей раз вместо поддержки и одобрения, наш старик Филипыч спустил на меня еще больше собак, чем Даша, и пригрозил меня вообще выгнать из Института. К концу отповеди он все же смягчился, и по тому, как неловко опускал глаза и нервно теребил седые бакенбарды, я понял, что ему самому происходящее нравится не больше моего.

– Надо, Саня, надо! Ты же знаешь, закон есть закон. Придется лететь!

Я слушал его и не верил. Мой бесстрашный наставник отступил под нажимом бумагомарак из отдела кадров и прогнулся перед каким-то старым законом. В не остывший после выброса реактор войти первым он не испугался, приструнить президента Академии наук не побоялся, а тут вдруг – смирись, придется лететь.

Я и смирился. Хотя ни черта не понимал в происходящем. Прервать важнейший эксперимент ради какого-то отпуска? Порой мы себе во сне отказывали и поесть лишний раз забывали, а тут такое… Но Филиппу Игоревичу я верил больше, чем себе. А потому скомкано простился с ребятами, ошарашенными происходящим не меньше моего, сдал ключи доступа и лабораторные журналы дежурному, расписался в сотне каких-то бумаг, а затем в сопровождении охраны был выпровожен с территории Института. Наставник уверял, что это только на месяц, потом все будет как прежде, однако со стороны это больше напоминало не проводы в отпуск, а изгнание. Особенно меня расстроило, что обормоты из отдела снабжения забрали мой черный рабочий скафандр, взамен наградив фривольным непотребством серебристого цвета с малиново-оранжевыми вставками. Как какому-нибудь бездельнику из отдела кадров. Это меня окончательно подкосило. Не хватало, чтобы кто-нибудь из знакомых случайно увидел, от позора не отмыться.

Происходившее потом было как в тумане. Смутно помню, как в советском посольстве получил банковскую карточку с внушительной суммой неиспользованных за последние годы зарплат, паспорт и билет на Землю.

Мои мрачные мысли прервал раздавшийся со стороны шлюза нарастающий шум. Через минуту в салон ввалилась толпа туристов, устроивших хаос с поиском мест, багажа, документов. И снова закралась мысль о чуде. Вдруг мое место срочно понадобится кому-нибудь из этих жирных миллионеров и мне придется лететь позже? Или в салон выйдет пилот и скажет о технической неисправности. Или бортпроводница с прискорбием сообщит, что корабль перегружен и кому-то придется сойти. И тогда я радостно вызовусь добровольцем, а потом вернусь в Институт, разведу руками – мол, обстоятельства, и приступлю к прерванной работе…

Но чуда не произошло. На многоязычном табло загорелось требование проверить герметичность скафандров и крепления системы безопасности. Голос командира корабля в наушниках шлема на русском и английском объявил о готовности к полету.

Через обзорный монитор, реалистично имитировавший круглый ретро иллюминатор, я бросил последний взгляд на выжженный злым солнцем бурый лунный пейзаж с далекими зелеными куполами жилых модулей, белыми сотами модулей космопорта, гигантскими черными змеями трубопроводов и фермами вышек связи. Послышался хлопок закрывшегося шлюза, затем с сотрясшим весь корабль рывком отделился трап и тут же панорама резко сместилась в сторону и начала опрокидываться – корабль поднимали на стартовую площадку. Это вызвало новый приступ восторга среди туристов. Какой-то австралиец пытался делиться впечатлениями от полета на Луну и со мной, слепя белозубой улыбкой и обдавая волнами дружелюбия, но я соврал, что не понимаю английского, и виновато развел руками. Если бы он знал, как гадко было на душе в ту минуту. А от мысли, что я торчал среди этих беспечных увальней, когда моя группа без меня готовилась к финальной фазе испытаний, стало еще хуже.