Люблю тебя, мама. Мои родители – маньяки Фред и Розмари Уэст

Еще мама и папа волновались, когда уже в средней школе Хезер взяла у них журнал с жестким порно и принесла его в класс. Они были в ярости, потому что это наверняка могло вызвать множество вопросов о том, что происходит у них дома, раз учитель нашел этот журнал. Они подумали, что это сделала не Хезер, а Стив. Когда он пришел домой, мама привязала его к основанию унитаза и выпорола.

Она никогда не жалела нас, если во время побоев мы начинали плакать. Больше того, она орала на нас, чтобы мы прекратили рыдать: «А ну заткнули свои сраные фонтаны, а не то получите еще!»

Поэтому мы научились останавливать свои слезы – по крайней мере, до тех пор, пока она не уйдет. Когда мы оставались одни, то уже могли дать слезам волю. Иногда после маминой порки я уходила в ванную, находила детскую присыпку и наносила ее вокруг моих покрасневших глаз, чтобы она не догадалась о том, что я плакала.

Из-за этого даже во взрослой жизни мне было трудно плакать. Иногда я думаю, что именно по этой причине, когда в 1994 году все преступления были раскрыты, и спустя недели и месяцы после этого я не могла почувствовать жалость к себе или поплакать. У меня ушли годы, чтобы научиться открыто показывать свои чувства и не стыдиться этого.

Когда мы еще были маленькими, я никогда не думала, почему мама так часто жестока к нам, но когда я стала старше, то начала догадываться о том, что мы, дети, не были единственной причиной ее гнева. Я знала, что наше поведение часто провоцировало этот гнев, да и порой мы могли вести себя не просто раздражающе, а действительно невыносимо, но я хочу сказать, что у нее на уме было и кое-что другое помимо нас. И эти мысли не давали ей покоя.

Я не могла точно определить, что это были за мысли, так что предполагала, что связаны они с ее другой жизнью, происходившей наверху, в той части дома, куда мы практически никогда не заходили. Мне на ум приходили разные версии. Связано ли это с теми мужчинами, которые звонили? А может, дело в жильцах дома?

Я не помню, чтобы мама рассказывала нам о жильцах, когда мы были маленькие, но помню, что однажды она сказала мне: внезапно съехала Ширли Робинсон, которую я смутно, но помнила.

Я едва знала Ширли, не обменялась с ней больше чем парой слов, но меня удивила эта новость.

– Куда?

– Не знаю, Мэй. Просто взяла и исчезла.

– Почему?

– Без понятия. Просто ее нет, вот и все. Иногда они ведут себя прямо как молоденькие девушки: вдруг сбегают, не говоря ни слова, а ты и не знаешь почему.

Когда жильцы съезжали, мы убирали их комнаты, отмывали и приводили в порядок.

Мама больше ничего не сказала об этом. Но она, очевидно, почувствовала, что нужно сказать об исчезновении Ширли из дома – может, она думала, что я это заметила. Для более старшего ребенка это могло стать подсказкой о том, что случилось, но я была младше, и у меня была лишь слабая тень подозрения о том, что мамин гнев и волнение были как-то связаны с Ширли, да и вообще с любой другой девушкой, которые бывали в доме.

Это все обрело смысл, когда я выяснила: Ширли была беременна от папы, когда она исчезла, а еще Ширли с мамой соперничали за внимание отца (мама тогда вынашивала Луиз). Конечно, не одна Ширли стала жертвой. Когда маму с папой арестовали, я узнала сразу о нескольких сложных сексуальных отношениях, которые возникали у них с другими женщинами, годами снимавшими у нас жилье, а затем якобы съехавшими отсюда. Открылась и ужасающая правда: мои родители совершали на них нападение сексуального характера и после убийства хоронили в доме и в саду. Оказалось, что незаметно от нас мама и папа катались в фургоне и соблазняли других девушек – совершенно им незнакомых, – а затем приводили домой, где их ждала похожая судьба предыдущих несчастных жертв.

Могло ли это быть причиной того, что мама была жестока ко мне, к моим братьям и сестрам? Была ли причиной вина за те кошмары, что творились за закрытыми дверями нашего дома? Переносилась ли на нас та жестокость, с которой они творили те непостижимые уму вещи? Или мама по своей природе была такой? Жестокой ко всем вокруг себя?

Как бы то ни было, когда я была маленькой, то понятия не имела, почему мама так с нами обращалась. И мне не пришло в голову спросить у Энн-Мари, которая была гораздо старше и, возможно, объяснила бы хоть отчасти, что происходит. Правда, сейчас я понимаю, что она не нашла бы сил посвятить меня в те секреты, что она знала, потому что они могли бы шокировать меня.

Причины, из-за которых Энн-Мари страдала, были абсолютной тайной для меня до того случая в бассейне, но я часто пыталась понять их. Помню, что я один или два раза спрашивала у мамы и папы, почему она так несчастна, но у них всегда был готов на это удобный ответ.

– Энн-Мари любит погрустить. Не обращай внимания, – говорила мама.

– Возможно, какие-то женские проблемы, – добавлял папа. – У нее опять какие-то свои загоны. На твоем месте я бы не придавал этому большого значения.