Люблю тебя, мама. Мои родители – маньяки Фред и Розмари Уэст

Мы быстро поняли, что скорее сможем избежать его мерзкого сексуального интереса к нам, если будем держаться вместе. На нашей спальне не было замка, и мы чувствовали себя особенно уязвимыми, когда были там. Поэтому мы всегда договаривались, что одна из нас сторожит дверь, пока другая принимает душ или ходит в туалет. Если мы слышали, что папа подходит, то быстро шепотом предупреждали об этом друг друга. Иногда та из нас, кто сторожила дверь, пыталась отвлечь папу и потянуть время, чтобы другая успела одеться и безопасно выйти.

– Что она там делает? – говорил он, и голос выдавал его возбуждение.

– Не знаю, – мы пожимали плечами.

– Ну так, может, посмотрим? – Он пытался обойти ту, что стояла у него на пути, и открыть дверь.

– Нет, папа, нельзя, это личное.

– В нашей семье нет ничего личного.

– Принимать ванну – это личное.

– Смотрите на нее, вздумала она папу жизни учить.

Но он не продолжал настаивать. Он просто уходил, говоря про себя: «Погоди, девочка. Совсем скоро ты поймешь, что к чему». Часто он ухмылялся, когда говорил подобные вещи, как если бы это была скрытая угроза, но иногда в его глазах проскальзывало и нечто мрачное. Это вселяло ужас и заставляло меня понять, что в его жизни была тайная темная сторона, что он был способен на такие вещи, о которых я не могла и представить, и что мне нужно быть осторожной, чтобы не пересечь опасную черту. И я, и Хезер чувствовали, что однажды его сексуальный напор станет гораздо сильнее, и мы не сможем даже сообща отвергнуть его приставания. Нам оставалось только надеяться на лучшее.

Мама никогда не пыталась останавливать его попытки полапать нас, а он не старался скрывать свое поведение от мамы. Я помню, что один раз он сидел передо мной и начал щупать мою ногу, проводить рукой по ней вверх. Мама вошла в комнату, увидела, что он делает, и просто уселась на диван смотреть телевизор, не обращая на это никакого внимания. По ее мнению, в таком папином поведении не было ничего необычного, и она ожидала, что я буду относиться к этому точно так же, как и она.

И все же, как ни странно, хотя все мы, их дети, страдали в разной мере от родителей, пока росли, у нас не было никаких сомнений в том, что мы для них были и остаемся очень важной частью их жизни. Они оба выросли с твердым ощущением, что семья крайне важна, и детей они воспитывали, стараясь передать им это ощущение. Я, мои сестры и братья твердо поверили в то, что какие бы странные и страшные вещи ни происходили в стенах этого дома, нам нужно держаться вместе, – особенно когда наша семья подвергалась угрозам внешнего мира.

Сильное желание внушить нам такое чувство преданности семье отчасти было вызвано целью самосохранения для мамы и папы – они не хотели, чтобы мы обращались за помощью и поддержкой полиции или социальных служб, ведь они могли заинтересоваться (и в конце концов заинтересовались) тем, что происходит в нашем доме. Но, кроме этого, было и кое-что еще. Будто бы в глазах наших родителей вся семья была одним большим и необычным совместным творением. Недаром люди вне нашей семьи, которые улавливали это наше чувство семейного единства, называли нас Уолтонами из одноименного сериала.

Семья была постоянной темой допросов, которым папа подвергался в полиции после того, как был наконец арестован в 1994 году. Даже когда ему стало очевидно, что его обвиняют и ему светит всю оставшуюся жизнь провести в тюрьме, он стремился сделать все, что в его силах, чтобы не разрушить семью и дом, в центре которых по-прежнему оставалась моя мама, – даже пусть мы продолжали бы жить уже без него. Конечно, никто не мог наверняка знать, что было у папы на уме, но я думаю, его ярость по отношению к тому, что люди из полиции разбирают дом по кирпичикам и перекапывают сад, была вызвана не только страхом перед секретами убийств, которые при этом могли обнаружиться, но также еще и отчаянием: семейная жизнь, которую он с мамой создавал на этом месте очень много лет, разрушалась в тот момент до основания.

Папа всегда пристально следил за происходящими местными событиями и настаивал, чтобы мы включали новостные программы всегда, когда они идут. Он был прямо одержим ими, особенно передачей «Новости в десять вечера». Мы все при этом должны были сидеть тихо и смотреть вместе с ним. Когда я думаю об этом сейчас, то мне приходит на ум, что он так делал из-за какого-то беспокойства задним умом, что обнаружится какое-то из тел. Не только тех, которые были на территории дома, а и других, которые он похоронил в полях рядом с Мач-Маркл. Он терпеть не мог мыльные оперы и драмы, которые мы с возрастом полюбили смотреть в своей комнате, – а этой роскоши было лишено большинство моих друзей, ведь папа воровал не только телевизоры, но и электричество, за которое им приходилось рассчитываться за него. Особенно его раздражал сериал «Жители Ист-Энда», он отказывался его смотреть, говоря, что в нем слишком много жестокости и это его расстраивает.