Любовь без поцелуев (СИ)

Вовчик повозился, повздыхал и уткнулся носом в подушку. Я слушал его сопение и думал. Вовчик – бисексуал. Макс намекал на что-то такое. Рэй… Ну, Рэй у нас «ку-ку» немного, это и так ясно. Я… Я гомик, наверное, только кто же узнает? Если бы я приехал к Максу (от этой мысли потянуло в груди – привычно неприятно), то всем было бы понятно, чего мы в одну постель легли. А вот с Вовчиком – никто ничего такого и не заподозрит, а это главное. Не палятся эти два идиота – и хорошо.

Я уснул, но даже во сне видел, как по потолку скользят световые линии от машин.

Первый раз я проснулся совсем рано от того, что Вовчик смотрел на меня. Глаз я не открывал, а он смотрел, я чувствовал, что он нагнулся надо мной, как будто что-то высматривал на лице. Первая мысль была – резко вскочить и укусить его за нос, но я хотел посмотреть, что будет дальше. А ничего не было, он встал и ушёл – в туалет, наверное. Потом вернулся, повздыхал (что за привычка дебильная, он что, всегда так перед сном?) и уснул. И я уснул.

Потом мы проснулись оба, когда солнце уже встало. В комнате было нарядно очень, обои прикольные – сверху, типа, небо, а внизу – пейзаж, холмы какие-то, домики старинные. И, типа, дракон летит. Люстры на потолке не было, только лампочки такие вдавленные по кругу. Над столом грамоты какие-то висели, кубки, медали – частью Вовчиковы, частью его брата, он, оказывается, в математике шарил и в шахматах. Надо же!

Я Вовчику про то, что было ночью, ничего не сказал. Он мне тоже. Ну, было и было.

Мать Вовчика меня просто поразила. Утро, завтрак, а она в шикарном платье и накрашенная. Интересно, а лет ей сколько? Выглядит круче моей матери намного, круче, чем наши училки.

– Владимир, а почему твой друг на меня так смотрит? Наверное, опять рассказывал ему, какая у тебя плохая мать? Я знаю, ты это любишь – жаловаться всем, какой ты бедный и несчастный, как тебя все притесняют?! – вдруг спросила она. Нет, ну, вот с чего вообще такое взяла? Вовчик насупился.

– Да нет, что Вы, – друга надо было спасать. – Просто я раньше таких красивых женщин только по телеку… телевизору видел.

– Ой, ну что Вы, Станислав… – она заулыбалась и зубы у неё были белыми-белыми, как в рекламе зубной пасты. – Вот, Владимир, даже твой друг умеет нормально разговаривать, а тебя учили-учили и всё без толку! Я, прямо, не знаю…

Ну вот, ничего не скажи, всё по Вовчику прилетает!

Батя у Вовчика был здоровым мужиком, пониже меня, но покрупнее. Мы с ним решили побороться, я его давил-давил, но он меня сделал! Охуеть!

– Ничего себе… Вам, молодой человек, надо подумать о карьере профессионального рестлера или борца. Не думали спортом заняться?

– Да не знаю… Этим же вроде с детства заниматься надо, да и дорого это – тренажеры, всякие там препараты… У меня денег нет.

– Эх, а вот когда я был маленьким, передо мной таких вопросов не возникало. Какие деньги? Партия за меня платила!

– Какая партия? – поинтересовался я. Это что же за партия такая?

– Коммунистическая. В то время…

Тут Вовчик сделал страшное лицо и утащил меня из комнаты, сказав, что что-то показать хочет.

– Блин, если при бате упомянуть всю эту хрень, он в жизни не заткнётся. Он уверен, что стал бы чемпионом Союза или как-то так, если бы чего-то там не развалилось, и ему бы не пришлось деньги зарабатывать. Он, типа, сдал от этого и сейчас таких результатов не выдаёт. Потому и меня напрягает – ты, говорит, лучше сейчас жизнь прочувствуй, чем потом. А мать – ну, у неё свои соображения. Они всё время спорят на эту тему, а мне как-то по барабану. Я не хотел бы в Советском Союзе жить. Пионеры, Ленин, Сталин…

– Маркс и Энгельс, – вспомнил я.

– Комсомол там всякий… Вот прикинь, какой-нибудь хмырь-секретарь комсомола начал бы до тебя докапываться: «Почему, мол, не так одеваешься, почему так себя ведёшь, почему взносы не платишь?»

– А вот хуй! Это я был бы секретарь, это я бы до всех докапывался! – мне вдруг стало смешно. И грустно. Вот и Макс тоже переживал из-за этого. Макс… И всё-то я на него натыкаюсь. На его слова, на его мысли, на его поступки. Как будто он не только свою комнату захламлял своими вещами, но и всю мою жизнь – собой. Только вещи он забрал, а себя оставил где-то внутри меня. Внутри не там, где сердце, кости, кишки, кровь и лимфа, а где-то ещё, где существует душа, которая у меня есть, что бы там ни думала наша русичка, душа, которая болит сейчас, которая, наверное, попадёт в ад, если бог существует.

– Пошли ещё погуляем, – предложил я.

Мы снова шарахались, катались с горки, у каких-то китайцев купили бомбочек целый вагон, часть я сныкал, а часть мы взрывали около машин и они начинали завывать сигнализацией. Я приметил какую-то вентиляцию открытую, слепил снежок, вставил туда несколько штук и закинул внутрь – они там рванули, звук получился классный, представляю, как там в здании все задёргались! Кто-то даже в окно высунулся и начал на нас орать и тоже схлопотал снежок – уже, правда, без бомбочки.

– Смотри-ка, ювелирка. Давай зайдём!