На утро было довольно-таки нехуёво для человека, который ночью северное сияние устраивал и по морозу бродил. Мы с Рэем нагребли остатков жрачки и сели смотреть всякую муть новогоднюю по телеку. В своё время на Новый год я поджигал ёлку; потрошил подарки (ничего оттуда не брал, так просто – выкидывал всё в одну кучу); заморозил здание, пораспечатав все окна, какие смог; сделал новогоднюю гирлянду из дохлых крыс (привязал их хвостами к проводу, мишурой обмотал, самое сложное было наловить столько крыс одновременно, чтоб они не испортились, – я их на холоде держал); сигарету о ватную бороду Деда Мороза тушил… Всего и не вспомнишь. Не люблю я Новый год, и что все с этим так носятся? Дома мы его вообще никогда не справляли, ни ёлки, нихуя, мать уёбывала обычно куда-нибудь, а я по телеку смотрел куранты и спать ложился. Мне почему-то очень нравилась Красная площадь, я там в жизни всего один раз был – на экскурсии в первом классе – и то не помню нихрена, только помню, что с пацаном из параллельного класса подрался, а потом долго в автобусе сидел, а какая-то девочка обоссалась.
И я всё думал: а как же Макс Новый год справляет? Небось уже умотал куда-нибудь в свою Англию. У них там не куранты, а Биг-Бен, не Дед Мороз, а Санта-Клаус, не президент, а королева… Кажется. И парламент… или сенат? И премьер-министр… Кто, интересно, англичан с Новым годом поздравляет? А может, вообще в какой-нибудь тропический рай свалил, подальше от всего этого холода, валяется там на пляже, пьёт коктейль из кокоса, а всякие тамошние пидоры на него слюни пускают.
На каникулах было тоскливо. Ничего не хотелось: ни пить, ни драться, ни что-то ломать. Я часто зависал у себя в комнате, сидя на кровати в обнимку с чёрным свитером, – тем самым, с длинными узкими рукавами, который у Макса увёл, пока этот придурок растяпистый за своими вещами по всей комнате гонялся. Глядел на него и вспоминал, как оно было, как ещё могло быть...
ЗапЁрся в библиотеку, нашел там Большую Советскую Энциклопедию, открыл на слове «любовь». Прочитал. Нихуя не понял кроме того, что надо было мне в Древней Греции родиться. Вот про неё там как раз всё понятно было. Воинское товарищество, взаимоотношения наставника и ученика… Хм. Ну, допустим, воинское товарищество, это понятно – я и Вовчик. А наставник тогда кто? Сергей Александрович? Стремновато, хотя, хер знает, всё-таки они там тоже не дураки были – в Древней Греции.
Мда, а ещё везде были Маркс и Энгельс. Вот, ну всё-то мужики знали! И про любовь, и про все дела. Мне такая мысль странная в голову пришла, что я чуть не заржал на всю библиотеку. Вместо этого я выдрал страницы и унес их с собой. Может перечитаю, что-нибудь пойму. «Если ты любишь, не вызывая взаимности, т. е. если твоя любовь как любовь не порождает ответной любви, если ты своим жизненным проявлением в качестве любящего человека не делаешь себя человеком любимым, то твоя любовь бессильна, и она — несчастье», – вот это я понял. Нет, ну всё-таки молодцы Карл Маркс и Фридрих Энгельс! На своём опыте, что ли, разбирались? Друг с другом?
Ещё странное было: Вовчик позвал меня в гости. Не на три дня, а так – утром приехать, переночевать, вечером вернуться. Это уже в конце каникул. Я согласился, конечно. Таракан с мамкой побазарил, та согласилась при условии, что я ни под каким видом к ней не сунусь, чтоб, если что, хоть на вокзал шёл, хоть в теплотрассу, но не к ней. Да и ладно.
Вовчик за мной приехал на джипе, только не таком понтовом, как у Максового отца, а постремней и зелёном. Зато сам вёл, а батя его рядом сидел, командовал. Ничего у него отец, Вовчик на него здорово похож.
Квартира у Долгиных крутая. Трёхкомнатная, евроремонт, пластиковые окна, натяжные потолки, арки, в ванной – офигенная мелкая плитка, на полу совсем тёмно-синяя, кверху светлеет, кое-где серебряные плиточки вставлены. И ванная, и унитаз тоже светло-голубые, а краны и прочая металлическая фигня позолоченные местами. Очень красиво. Картины в рамках – с фруктами, с каким-то восточным городом. Люстра с хрустальными висюльками, мебель с позолоченными завитушками. Даже фонтанчик есть. А ещё кот – здоровый, белый, пушистый, по кличке Сентон-Томсон.
Ещё у Вовчика был младший брат, который на него был совсем не похож, звали его Артём и он был тощий, и в очках, только что такой же рыжий.
Я вёл себя культурно – не матерился, не курил, добавки не просил, чаем не хлюпал. Родители Вовчика смотрели на меня, как будто я на них кинусь сейчас, небось, Таракан им про меня нарассказывал всего. Мне прямо смешно было.