Любовь без поцелуев (СИ)

Я молчал. Кто бы что ни говорил, а дураком я не был. Никогда.

– Как бы от таких дел отъебаться. Я сам слышал, как они трепались между собой, что, нахуй, мол, тут с детишками говорить, они такого насочиняют, что потом три года отписываться будешь. Записка есть, тело без видимых повреждений есть, повесился живьём – всё ясно. Вот так.

Я продолжал молчать.

– За день до этого Гришка мне знаешь, что сказал? Что нашёл на тебя, урода, управу. Так, мол, прижмёт тебя и твою компашку, что вы будете пищать и бегать, как цуцики цирковые. Ну, чего молчишь?

– А чё я, а я ничё, – использовал я стандартную в таких случаях отмазку, то, что называется «включил дурака». – Чё я-то сразу? Мало ли, чё ему там в голову пришло.

– Иди, Комнин, иди, – взгляд у директора перестал быть черепашьим, теперь его очевидно перекосило от злости, – иди… к чёрту!

Я пожал плечами, повернулся и пошёл. Закрывая дверь в кабинет, я услышал, как звякает стекло о стекло.

Директорские намёки были так ясны, что сквозь них можно было предметы разглядывать. Только ничего он не мог доказать. А тут ещё какая-то записка – интересно, где она была? Вот уж точно – повезло!

Я попытался вспомнить какое-нибудь остроумное высказывание об удаче, но в голове вертелось только «кому везёт, у того и петух снесёт» из домашнего задания, что звучало как-то совсем неважно, и «не везёт в любви, так повезёт в картах», что мне и вовсе не понравилось. В итоге я снова отправился искать Игоря – на этот раз в библиотеку.

Библиотека у нас маленькая – стол библиотекарши, ящики, в которых читательские билеты хранятся, закуток с доисторическим компом, в котором даже дисковода нет, за ними перегородка, где стоят стеллажи с книгами и четыре парты «читального зала», где висит поеденный тараканами плакат:

«Где есть поветрие на чтенье,

В чести там грамота, перо,

Где грамота – там просвещенье,

Где просвещенье – там добро».

Меня в этом плакате всегда смущало слово «поветрие». Какое-то оно глубоко неправильное. Я бы его в жизни не стал употреблять и вообще, давно снял бы плакат, но библиатекаршу расстраивать не хотел. Она всегда мне книги, которые «только в читальном зале», например, энциклопедию оружия, даёт на вынос. Хотя, что я ненавижу так ненавижу – работу в библиотеке. Подклеивать старые книги – бля! Картонные обложки такие мерзкие на ощупь, особенно, если коснуться их ногтями. Даже железо по стеклу не так мерзко, как ногтями по старому картону.

В последнее время Игорь часто зависает здесь с этой новенькой. Вот и что он в ней нашёл такого, что едва не рискнул ко мне в тумбочку залезть! Это не только «по понятиям» последнее дело, это мой личный принцип – если я говорю, что что-то – моё, значит, никто трогать не смеет. Или придётся прибегать к непопулярным мерам. Это ещё с общей спальни пошло. Просто такое если раз спустить, то потом всё. Будет у тебя не тумбочка, а проходной двор.

Однако в библиотеке Игоря тоже не наблюдалось. Я собирался идти дальше, но вдруг почему-то вспомнил, как однажды, вот так сто лет назад, ещё октябрь стоял на дворе, я пришёл в библиотеку, а здесь Макс сидел, тоже с Игорем. Вот за этой вот партой и что-то обсуждали. Я вспомнил, как он ко мне обернулся и глядел снизу вверх.

Макс, Макс, я вспоминал его всё время. Каким он был, что говорил, что делал. Не мог его забыть и не хотел. Забыть его, как он говорил, как улыбался, как он пах, как целовал меня – это как потерять что-то очень ценное, настолько ценное, что больше никогда и никак не вернуть. Как выбросить в океан гигантский драгоценный камень. Нет, я так не могу, хотя каждый раз, когда я его вспоминаю, что-то дёргается внутри. Как заноза.

Я думал о Максе, когда подошёл к столу библиотекарши. Меня как будто лунатило: я наяву видел – Макс сидит за столом и улыбается.

– Что-то взять хочешь? Англо-русский словарь только один остался, из него листы выпадают…

– Нет, Елена Евгеньевна. Мне книга нужна, – вот и какой чёрт меня тянет за язык? – Эта, как её… «Вера и любовь», мы её по программе проходим.

– Что-то не помню такой в программе, новая какая-то, что ли? – библиотекарша сняла свои очки (они у неё на шнурочке) и стала протирать. – Автор-то кто?

– Не знаю. Там должно быть что-то про бога. И, – я напряг память и Макс, сидящий на кровати с книгой, нарисовался отчётливо, как кино, – про тьму, которая там пришла откуда-то…

– Так ты «Мастера и Маргариту» Булгакова, наверное, имеешь в виду!

– Ну да, конечно, именно её. – Мне захотелось дать самому себе подзатыльник. Бля, вера и любовь – надо же было такое ляпнуть! Это всё Игорь со своей Аней и Люська с её днём всех влюблённых совсем мне голову задурили.

– Сейчас, конечно, хорошая книга, – библиотекарша ушла к стеллажам и я слышал, как она бормочет себе под нос «Тьма, пришедшая со Средиземного моря накрыла ненавидимый прокуратором город…». На стене висел вышитый портрет Пушкина (ну уж Пушкина-то даже я в лицо узнаю!) и часы с фальшивым маятником, который сейчас был неподвижен – батарейка, должно быть, села.

– Вот, пожалуйста.