Любовь без поцелуев (СИ)

– Ага. У Стаса бывает, что он бесится страшно, просто как маньяк какой-то становится. Тогда к нему лучше не лезть и сделать он может всё, что угодно. В прошлом году в актовом зале был творческий вечер, поприезжали родители, всякие там чиновники мелкие, из других интернатов дети. Так Стас знаешь, что сделал? Взял и знаешь – занавес такой, бархатный, за сценой? Его специально украсили шариками, буквами, мишурой. И что ты думаешь? Во время концерта Стас вылез на сцену и ободрал этот занавес. А за ним такая помойка оказалась… Представляешь, пришлось проводить конкурс на фоне облезлой стены, всей в потеках, там ещё какие-то доски были, провода, короче, ужас…

Я рассмеялся, представив себе эту концептуальную картину – детскую самодеятельность на фоне грязной стены

– И что ему было за это?

– А что ему будет? Матери его сообщили, двоек понаставили, беседу воспитательную провели, только ему-то что. Он сказал, что тоже, типа, с номером выступить хотел.

С большим трудом мне удалось перевести разговор со Стаса туда, где он был до его появления. Мне очень хотелось найти с Игорем точки соприкосновения, чтобы сблизиться, чтобы он мне доверял, чтобы позволил… Ну, например, взять его за руку и мягко отвести от губ, осторожно помассировав пальцем истерзанное местечко возле ногтя…

– Ты себе сейчас палец отгрызёшь. Голодаешь?

– Да не в этом дело. Так просто…

– Нервничаешь?

– Нет, просто… А чем твой отец занимается? – неожиданно переводит он разговор.

– Бизнес. Строительство нежилых объектов – как основа. Плюс издательский бизнес, в основном, рекламная макулатура, журналы, дешёвые газеты. Торговля стройматериалами – это ещё с девяностых осталось. И ещё чего-то там с адвокатской конторой, – бизнесом отца я никогда особо не интересовался. Бизнес – это не моё, не знаю, что моё, но деловой смекалки я, по-моему, напрочь лишён. Последний разговор о выгодах субподрядов вогнал меня в состояние транса.

– А мои предки, – я ожидал услышать – «археологи» или «художники», или «исследователи Арктики», – в тюрьме сидят.

– Ааа, – я выпал в осадок. Ну, не похож Игорь на сына урок! – А, эээ… А почему?.. В смысле, если не хочешь, не говори.

– Да какая тут тайна… Деньги они у государства воровали и не делились с кем надо, вот и сели – мать на три года, отец на три с половиной. Мать, правда, на УДО идёт, может, я отсюда свалю к Новому году. Только, вряд ли, мы будем учиться в одной гимназии, конечно. Знаешь, почему я тут? – вдруг быстро заговорил он, снова начав грызть палец. – Потому что, таким образом, опекун демонстрирует, что у нас действительно нет денег. Мой опекун – мамин двоюродный брат, он засунул меня сюда, а сам женился на девушке, которая старше меня всего на три года, у них новая квартира и всё такое… Предков я вижу, когда на свиданку к ним езжу, мать на десять лет постарела, смотреть больно. Только кто ей виноват, сам сколько помню слышал: «Нам надо то, нам надо это, почему у нас хуже, чем у Сапрыкиных», – их знакомых, и вот, пожалуйста…

– Ну-ну, – лицо у Игоря было совершенно несчастным, видимо, он давно уже страдал из-за этого и не находил ни в ком сочувствия. Что я мог сказать? От сумы да от тюрьмы... То, что мой отец не сидит – это счастливая случайность, на него дела заводили раза три, не меньше. – Ничего, они же тебе всего самого лучшего хотели, чтоб у тебя всё было…

– Ага, – Игорь шмыгнул носом и уронил лицо на скрещенные руки, – и, в итоге, я живу здесь, учусь через пень-колоду, потому что тут нереально чему-то научиться, ничего в жизни не вижу, кроме придурков всех мастей. Это не про тебя.

– Да ладно, – я просто придвинул к нему стул и обнял его за плечи. Зал был пуст, библиотечная стойка отсюда была не видна. Да и не было в этом ничего такого. Мне, действительно, стало его жаль, слишком отчётливо я понял, что вполне мог бы повторить его судьбу. Он не отстранился, так и сидел, спрятав лицо в ладонях. – Пробьёмся… Мне вдруг вспомнились слова, сказанные им несколько дней назад:

– Слушай, а тебе Стас, когда говорил про неудачников в тюрьме, он знал?

– Да.

– Вот сволочь, – совершенно искренне возмутился я.

– Нет, ты знаешь, – Игорь, наконец-то, поднял лицо. Выражение у него было странное – совершенно несвойственная ему гримаса усталого презрения ко всем. – Он прав. Потому что ничего хорошего они не добились. Мне всё время говорили, как надо жить, чтоб всё было, что деньги все проблемы решают, что они знают, они умные, они такие пиздатые, а теперь сидят там, а я здесь тоже вот сижу… А дальше что будет? Куда они после тюрьмы? А я? Они мне учёбу не оплатят и ЕГЭ я сдать не смогу, потому что тупо к нему не подготовлюсь.

– Подготовишься. Ты умный, – попробовал я хоть так его утешить.

– Да, – Игорь улыбнулся, а я вздрогнул. Это была не его улыбка, милая, мягкая, открытая, слегка грустная. – Я всё сделаю, чтоб никогда не сесть. Других подставлю, а сам не сяду.

Я со страхом смотрел на его лицо, которое кривилось в таком знакомом одностороннем оскале. По ходу, у Стаса плохого не только я нахватался…