Любовь и бесчестье

— Я не стал бы подвергать тебя опасности, Вероника. Даю слово.

— Я никогда еще не летала на воздушном шаре, — сказала она, поднимая глаза на огромное сооружение, обтянутое шелком.

Ниже горловины шара, поддерживаемой четырьмя деревянными штырями, помещалась металлическая коробка.

— Это твое навигационное устройство? — спросила Вероника.

— Нет, это форсунка.

— Она производит слишком сильный шум, — заметила Вероника.

Прежде чем она поняла, что он собирается сделать, Монтгомери обхватил ее обеими руками за талию и поднял в корзину.

Она уже ощущала некоторую тошноту и, когда Монтгомери выпустил ее, положила руки ему на плечи и призналась:

— Кажется, мне страшно.

— Именно в этот момент ощущаешь себя особенно живым, Вероника, — сказал он тихо. — Ничего не стоит пройти по жизни, не испытав страха. Важно, что ты посмотрела страху в лицо и признала его.

— Я не вполне уверена, что готова к этому.

Монтгомери улыбнулся:

— Но ты уже сделала это однажды. Ты встретилась лицом к лицу с членами Братства Меркайи.

— То было не страхом, а глупостью.

Он улыбнулся ее честности, потом шагнул назад и принялся колдовать над форсункой.

Вероника опустила руки, но не отступила. Она бы обхватила Монтгомери за талию и^- зарылась лицом в его грудь, если бы это было возможно. Она не испытывала страха перед высотой. Как не испытывала недоверия к Монтгомери. Все дело было в шаре. Шар выглядел таким гигантским, что, казалось, мог унести их на Луну.

Монтгомери подал знак Рэлстону.

— Всадники на месте? — спросил он.

— Да, ваша милость, — ответил Рэлстон.

— Всадники? — удивилась Вероника.

— Я попытаюсь вернуться в Донкастер-Холл, — сказал Монтгомери, — но, если воздушные потоки окажутся слишком сильными и нас снесет с запланированного курса, всадники смогут точно определить место нашего приземления. При каждом имеется повозка.

— Чтобы доставить наши бездыханные тела? — уточнила Вероника, делая слабую попытку пошутить.

Монтгомери ободряюще улыбнулся, будто понимая, что в горле у нее ком, а желудок сводит судорога. Не говоря уже о странном трепете в груди, заставляющем гадать, не упадет ли она в любую минуту в обморок.

— Нет, чтобы доставить оболочку и гондолу. И разумеется, наши вполне живые тела.

— Мы не останемся на приколе? — спросила Вероника, испытывая незаурядную гордость, оттого что голос ее теперь не напоминал мышиный писк.

— В чем тогда удовольствие? — спросил Монтгомери, поворачиваясь и глядя ей в лицо. — Если ты предпочитаешь остаться здесь и ждать, я пойму.

В это утро он впервые добровольно и охотно пожелал ее общества вне спальни и постели, и она не собиралась отказаться от этого.

Вероника покачала головой, натянуто улыбаясь.

— Я с нетерпением жду новых впечатлений, — солгала она.

Монтгомери посмотрел на нее, явно забавляясь, и принялся за свои дела.

Ей хотелось сесть, свернуться калачиком, приняв самое незаметное положение, стать как можно меньше, забиться в угол плетеной гондолы.

А вместо этого она стояла как вкопанная, в ужасе ожидая, что любое движение может заставить шар подняться в воздух до того, как Монтгомери будет готов.

Господи! Через несколько секунд она полетит.

— Монтгомери, — обратилась она к мужу, уже готовая попросить его помочь ей выбраться из корзины.

Он бросил на нее взгляд через плечо, ободряюще улыбнулся, и она передумала. Монтгомери подал сигнал людям, удерживавшим швартовочные тросы.

Один за другим они стали приближаться к нему. Шар начал подниматься, и Вероника уцепилась за одну из опор гондолы, в то время как та постепенно взмывала вверх.

Похоже, желудок остался внизу, на земле, и никак не хотел совершить восхождение вверх вместе с нею.

Монтгомери потянул за швартовочные тросы, забирая их внутрь, в гондолу, и это продолжалось до тех пор, пока не оказалось, что оставшиеся удерживают только двое мужчин. Монтгомери перегнулся через борт корзины, что, с ее точки зрения, было чистым безумием, и что-то прокричал Рэлстону.

Мужчины отпустили последний трос, и они оказались в воздухе.

Шар вздохнул, какое-то время падая, потом начал покачиваться в воздухе. Монтгомери втянул последний канат в гондолу, и шар стал подниматься выше.

Вероника закрыла глаза, держась обеими руками за опору, и пыталась представить, будто все это происходит во сне.

Последний раз на ее памяти она молила о божественном вмешательстве в ту ночь, что посетила собрание Братства Меркайи. Теперь она оказалась в таком же положении. Никто не заставлял ее насильно войти в эту чертову гондолу. Ничто не вынуждало к этому приключению, кроме ее глупой гордости.

— Тебе следует открыть глаза, — посоветовал Монтгомери, и тон у него был такой, будто его забавлял ее страх. — В противном случае ты могла бы сидеть в своей гостиной.

— Сейчас, — пробормотала Вероника сквозь стиснутые зубы, — я хотела бы оказаться там.

— Вероника!

Она открыла глаза и увидела, что муж смотрит на нее с улыбкой.

— Это твоя Шотландия, — сказал Монтгомери, простирая руку, будто предлагая ей посмотреть на открывавшуюся панораму.