Любовь и бесчестье

У дяди Бертрана был такой вид, будто у него что-то застряло в горле.

Он несколько раз кашлянул. Лицо его все еще оставалось багровым, а взгляд блуждал по комнате, избегая встретиться с взглядом Монтгомери.

— Я не желаю больше здесь оставаться и не позволю позорить мою семью, — сказала тетя Лилли.

— В таком случае вам лучше начать укладываться, — ответил Монтгомери. — Мне не нравятся гости, будь они даже родственниками, которые позволяют себе воровать.

Он сделал жест рукой, и в этот момент из комнаты вышла миссис Броуди и протянула ему зеркало.

— Я хочу, чтобы вы покинули мой дом в течение часа, — бросил Монтгомери.

— Но мы только что прибыли, — возразила тетя Лилли. — Должна вам сообщить, что путешествие отняло у нас более двух дней. Не можете же вы думать, что мы тотчас же повернем обратно.

— Не только думаю, — возразил Монтгомери ледяным тоном, какого Вероника никогда не слышала от него, — но если вы не уложите свои вещи в указанное время, которое я отвел вам на сборы, то окажетесь в карете без них. Я вам это обещаю.

Вероника полагала, что он повернется и уйдет. Однако вместо этого Монтгомери взял ее за руку и потянул за собой. Ей пришлось почти бежать, чтобы угнаться за ним. И вместо винокурни он направился в свою комнату.

Когда они оказались внутри, муж захлопнул за собой дверь с грохотом, похожим на пушечный выстрел. Потом вручил ей зеркало, которое ему отдала миссис Броуди.

— Это даже хуже, чем не иметь семьи вообще, — сказал Монтгомери. — Пожалуй, для одного человека это слишком.

— Сказать по правде, я не воспринимаю их как членов моей семьи, — призналась Вероника. — Они просто родственники.

— Что ты имела в виду, когда напомнила Аманде, как она донимала тебя раньше? Она и прежде крала у тебя?

Вероника опустила глаза на ковер и молча созерцала его. Как странно, что прежде она никогда не замечала, что он сине-белый, выткан причудливым образом, и узор на нем слегка напоминает греческий. Монтгомери не заговаривал, не двигался, не побуждал ее говорить. Он просто стоял и терпеливо ждал.

— Нет, Аманда не крала у меня, — сказала Вероника наконец. — Я платила ей, чтобы она оставила меня в покое.

— Платила ей?

Вероника посмотрела на него. Монтгомери хмурился, и выражение его лица было более чем просто недоумевающим. Ее родственники все еще находились в Донкастер-Холле, и, если бы она не облекла свои мысли в точную форму, Монтгомери, вне всякого сомнения, обыскал бы дядю Бертрана.

— Думаю, Аманда опасалась, будто я нанесу ущерб репутации ее семьи, — сказала Вероника. — Она постоянно ябедничала на меня тете Лилли и дяде Бертрану. «Она не закончила домашнюю работу. Она сделала ее плохо. Она странно себя ведет». Кузина походила на репей в башмаке, и потому мне было легче заплатить ей за молчание.

— Значит, это она стояла за разоблачением в ту ночь, когда ты отправилась на собрание Братства Меркайи?

Вероника кивнула.

— Почему же ты все-таки пошла, зная, что есть основание опасаться быть разоблаченной?

Теперь Монтгомери больше не хмурился, но на лице его появилось выражение, которое ей часто случалось видеть прежде. Он смотрел на нее с любопытством и некоторым недоверием.

— Потому что я хотела узнать больше о себе, и это желание пересилило опасения, — ответила она.

— Узнать о своем «даре»?

Возможно, теперь был подходящий момент, чтобы признаться во всем.

— Не только о нем, — сказала Вероника, сжимая руки перед грудью. — Я хотела узнать, можно ли говорить с мертвыми.

С минуту Монтгомери не произносил ни слова. Когда, наконец, заговорил, то не попытался ее критиковать. Вместо этого сказал нечто такое, что ее удивило:

— Я невзлюбил твою кузину со дня нашей свадьбы.

— Но Аманда всем нравится.

— В таком случае можешь считать меня чудаком, не похожим на всех. Дело в том, что она флиртовала со мной.

— Аманда флиртует со всеми мужчинами.

— Я счел неуместным то, что она пыталась флиртовать с женихом в день свадьбы.

— Она делала это, только чтобы позлить меня.

— Но почему?

— Аманда хитрая, эгоистичная и избалованная. Она рассматривает всех только с точки зрения выгоды. И если она видит что-то, что хочет иметь, берет это.

— По-видимому, даже если для этого надо прибегнуть к воровству.

Вероника кивнула.

— Но чем вызвана ее антипатия к тебе?

Вероника пожала плечами:

— Не знаю. Разве тебе не случалось встречать человека, который мгновенно и беспричинно проникся бы к тебе антипатией? Или чтобы вдруг к тебе, напротив, прониклись любовью с первого взгляда?

— Едва ли, — ответил он. — Вот мои братья были очаровательными. А я был заблудшей овцой.

— Я бы расспросила тебя о них, но у тебя всегда такое замкнутое лицо, будто ты не хочешь говорить о прошлом, будто Виргиния — закрытая тема, и мне не следует проявлять любопытства на этот счет.

С минуту Монтгомери внимательно смотрел на нее и, как ей показалось, наконец, пришел к некоему решению.

— Мой дед построил Гленигл так, что он стал точной копией Донкастер-Холла, — сказал Монтгомери внезапно.

Удивленная, Вероника только моргала.

— Точной?

Монтгомери кивнул:

— Вплоть до обоев.