Любовь и Ненависть

Вольтер решил отомстить ему, написав поэму «Трескиниада», чудовищный образец поэзии. Для этого он прибегнул к излюбленному стилю самого Жана Батиста, к стилю Маро[181], в котором Вольтер считался непревзойденным. Это был открытый вызов, брошенный Жану Батисту Руссо: «Ну-ка попробуй! Попытайся превзойти меня! Или хотя бы со мной сравняться! Вперед! Покажи на деле, какой ты поэт, ты, которого все считают одним из самых выдающихся. Давай! Нападай на меня. Я избрал твое собственное оружие — твой стиль, чтобы облегчить тебе ответ».

Но Жан Батист не смог ответить. Он, несомненно, пытался. Можно себе представить, как он старался! Сколько бумаги он извел, чтобы написать лучше, чем Вольтер. Он, старый, всеми признанный мастер, который ежегодно приезжал в качестве почетного гостя на поэтические состязания в коллеж «Людовик Великий», где учился Вольтер. Однажды он вручил премию этому худенькому, жалкому на вид мальчику.

Теперь ему пришлось признать, что у него нет такого таланта, как у того мальчугана. Покуда он не создаст что-то лучшее, чем «Трескиниада» Вольтера, он не сможет ничего печатать, не хочется слыть второсортным.

А поэма Вольтера сообщала всему миру, что Сатана, завидовавший Богу, решил тоже сотворить живое существо. По своему подобию: с желчью в сердце и распухшей от дурных мыслей головой. Именно таким, по мнению Вольтера, Сатана создал Руссо.

Мог ли Вольтер гордиться таким произведением? Конечно нет. Он сам как-то написал на полях книги: «Как прискорбно, что месье де Вольтер, гордившийся тем, что никогда не использовал свой талант для уничтожения другого, сделал это».

А само название поэмы — «Crepinade» («Трескиниада») имело для Руссо особый смысл: отец поэта был всего лишь сапожником. Крепин и Крепина были святыми патронами гильдии сапожников. Таким образом Вольтер нанес хитрый, сокрушительный удар Жану Батисту Руссо.

Но разве Вольтер виноват? Виноваты во всем эти идиоты, эти полные невежды, которые постоянно раздражают его, приводят в дикую ярость! А этот новый Руссо, например! Этот глупец Жан-Жак Руссо по кличке «маленький». Надо же, прославляет чудные прошлые дни. Возрождает старые ошибки, заблуждения. Разве он, Вольтер, не заклеймил такую глупость в своей поэме «Светский человек»?

Какую волну негодования обрушили на бедную голову Вольтера богословы, когда поэма только-только появилась. Как же они его полоскали! Можно подумать, им гораздо лучше известно, как на самом деле выглядели Адам и Ева в раю. Вольтер ничего не выдумывал, он только опирался на силу своего здравого рассудка. Как могли выглядеть обнаженные мужчина и женщина, если они годами были вынуждены стоять на солнцепеке, в грязи, в окружении колючих кустов куманики[182], не защищенные даже от укусов насекомых? Как могли они выглядеть, если в их распоряжении не было брадобрея, расчески, мыла, ножниц? Само собой, Адам и Ева не отличались особой опрятностью. Тела их были покрыты липкой грязью. Волосы спутаны и всклокочены. Самые настоящие животные. Наперекор всем древним произведениям искусства, так идиллически их изображающим.

А возьмите любовь. Первую любовь между мужчиной и женщиной. Можете вы ее себе вообразить?

Без чистоты, что не дает запачканная бедность,Любовь, конечно, не любовь — постыдная потребность.

Боже, как же взвыли священники, — в их фантастический рай проникли разум и логика! Не все, конечно, среди них тоже были разные люди. Век просвещения коснулся и их. Таким был епископ Ноайля, он велел выбросить из храма реликвию, считавшуюся самой драгоценной, — пупок Иисуса Христа. Короче говоря, такие священники считали, почти как и Вольтер, что Творец никогда бы не наделил человека разумом, если бы не желал, чтобы он им достойно пользовался.

И как смеет этот Жан-Жак утверждать, что мыслящий человек непременно развращен! Может, у него такой образ мышления? Разве то, что наши далекие предки не знали ни слов, ни понятий «твое» и «мое», — их большое преимущество перед нами?

Вольтер умно высмеял того, кто призывал всех жить в нищете, вести аскетический образ жизни, подражать древним людям. «Тот, кто не принадлежит собственному веку, не имеет своей эпохи, — говорил Вольтер. — Нужно любить сегодняшний день, но работать ради лучшего будущего».

Да, чтобы поставить на место этого глупца Жан-Жака, самое лучшее — отослать его книгу обратно со всеми злобными замечаниями на полях. Это заставит его заткнуться! Во всяком случае, это предостережет его от судьбы, которой он заслуживает, если не пересмотрит свои взгляды. Это напомнит ему о судьбе другого Руссо. О судьбе Мопертю!

Но все же… Вольтер колебался. На свете существует такая штука, как жалость… Этот Жан-Жак не мог быть настолько испорченным человеком. Он был другом Дидро и д'Аламбера, составителей большой «Энциклопедии». Разве он сам не принимал, пусть небольшое, участие в этом важнейшем деле? Он отвечал за музыкальные статьи, сам писал на другие темы, например, готовил статьи по политической экономии.