Любовь и Ненависть

Такая вопиющая несправедливость мешала ему спать по ночам. Вольтер тоже обречен на гибель! Он уже, так сказать, лежал на своем смертном одре. Хотя дата казни еще и не назначена, но все равно. Смерть похожа на убывающую луну. И печальный конец не так уж и далек!

Почему? За что? Чем он провинился? В чем состоит его преступление?

Он обращал эти вопросы к небесам. Он, Вольтер, самый безобидный из всех людей на свете. В сердцах он хватал свою трость и стучал в потолок. Заслышав стук, его секретарь, Жан Луи Вагниер, живший над Вольтером, вставал с кровати и, закутавшись в ватный халат, спускался к хозяину. Он зажигал свечу, ожидая, что Вольтер начнет диктовать.

А тот, в своем ночном колпаке, отчего его худое, беззубое, с впалыми щеками лицо казалось еще более отталкивающим, начинал гневно рассуждать о несчастном человечестве и о себе лично тоже.

На самом-то деле этот грозный, опасный Вольтер всегда был робким, безобидным человеком. И, как подозревали его современники, самым религиозным из всех.

Он построил на свои средства церковь в своем имении Ферней[191]. Он сердито напускался на всех, кто пытался отрицать существование Бога. Он выступал против дерзких парижских мыслителей — Дидро, Гольбаха[192]

и Гельвеция, предполагавших, что различные формы растительной и животной жизни могли быть результатом эволюции, а не вмешательства Бога.

Однажды на прогулке Вольтер поднял комок земли.

— Неужели вот это создало человека! — воскликнул он.

Его критики спокойно отвечали:

— Конечно. Но для этого требовалось много времени. Эволюция.

— Вот это? — возмутился он. — Неужели комок грязи мог сотворить великого Микеланджело?

— Почему бы и нет? — упорствовали критики. — За миллионы лет могут быть созданы еще более совершенные твари.

— В таком случае, — возражал Вольтер, — на миллиардах планет в нашей Вселенной такая грязь существует не миллиарды, а триллионы лет! Разве из нее не могло получиться такое совершенное существо, как Бог? — Комок земли полетел в критика. — В таком случае поклоняйтесь этой грязи за то, что она создала Бога, а я буду поклоняться Богу за то, что он создал вот эту грязь.

Да нет, он отнюдь не был человеком религиозным. Просто он отлично осознавал свою малость и величие Вселенной.

Еще в молодости он посетил Королевскую библиотеку, огромное собрание книг, которое его величество Людовик XV представлял в распоряжение ученых. (Потом это собрание перекочевало в Национальную библиотеку Франции.)

Вольтер стоял словно завороженный перед этими бесконечными полками, на которых покоились двести тысяч томов.

Библиотекарь объяснил ему, что из двухсот тысяч томов примерно сто девяносто никогда не будут востребованы.

«В таком случае, какая же это библиотека?! — воскликнул про себя Вольтер. — Это скорее кладбище. Кладбище надежд, репутаций, мыслей. Эти страницы никто никогда не станет листать…»

Вольтер убежал, ему вдруг расхотелось писать. Для чего творить? Ради славы? Чтобы передать свое имя потомству? Разве может он быть уверенным, что его книгам не уготована такая же судьба?

Вольтер водил гостя по своему большому имению. Вдруг небо заволокло тучами, послышались раскаты грома. Вольтер, который только что весело и беззаботно болтал, тут же умолк. Де Виллар[193]

пытался его успокоить:

— Но пока еще нет дождя!

— Да, но вы же слышали раскаты грома! — воскликнул Вольтер.

— Неужели вы хотите убедить меня, что великий философ боится грома! — рассмеялся де Виллар.

Вольтер пустился бежать, да так быстро!

— Помогите мне! Поторапливайтесь! — кричал он на ходу де Виллару.

Как только добежали до особняка, Вольтер, смахнув со лба пот, тяжело опустился в кресло.

— Ну, слава Богу! — выдохнул он.

Де Виллар не скрывал своего удивления. Великий философ, а ведет себя как маленький ребенок.

— Даю вам честное слово, — сказал он Вольтеру, — я никому не скажу ни слова об этом. Никто не услышит от меня, что великий Вольтер боится грома. И ни слова о том, что вы благодарили за это Бога!

— О чем вы толкуете? — спросил Вольтер, все еще дрожа от страха. На лбу у него снова выступил пот. — Разве вы сами не видели, что меня могло убить молнией? Разве вам это ни о чем не говорит?

— Ни о чем, кроме желания посоветовать вам избегать таких недостойных страхов.

— Хорошо вам так рассуждать! — воскликнул Вольтер. — Можете умирать как вам заблагорассудится. Или как это будет угодно вашей судьбе. Ну а что можно сказать обо мне? Неужели вы не знаете, что с самого первого дня существования человека божества всегда говорили на языке грома? А их самое излюбленное орудие — молния? Разве вы никогда не замечали проявлений Зевса[194] или Юпитера[195]? Или этого скандинавского бога — Тора[196]? Неужели вы не читали в Библии, как Бог передал Моисею Десять заповедей? — В эту минуту грянул гром и засверкали молнии. — Разве Давид в псалмах не говорил: «Господь гремит в небесах»? Разве Бог не разговаривал с