Любовь и ненависть

Полковник кивал головой. Вопросов у Гольцера было много, и все они оказались пустыми, никому не интересными. И разговор этот утомлял комиссара. В глазах его, окруженных синеватой тенью, появился недовольный холодок, и слова становились тоже холодными. Гольцер это заметил и, чтобы "оживить атмосферу", рассказал два забавных эпизода из жизни "высшего света", кокетничая своей осведомленностью. Полковник слушал эти пикантные истории с учтивым безразличием, а комиссар, притворяясь несведущим, весело и простодушно посмеивался. Вообще он умел, когда требовалось, прятать хитрость под маску откровенности и простоты.

Закрыв свой роскошный «фирменный» блокнот, Гольцер обратился к начальнику МУРа:

— Мне, товарищ полковник, поручено написать очерк об интересном случае раскрытия преступления. Хотелось бы показать самоотверженную работу уголовного розыска, героические будни нашей милиции. И желательно взять эпизоды последнего времени, не старые.

— Найдем. Сколько угодно, — добродушно заметил Тихонов.

— Можно будет взять самый последний, о котором мы только что говорили. — Полковник многозначительно посмотрел на комиссара. Тот понимающе кивнул.

— Надо, чтобы с острым сюжетом. Чтоб в самом эпизоде был и драматизм и, так сказать, увлекательность, — важно заговорил Гольцер, щурясь и намереваясь сказать, что у него есть мысль написать потом и пьесу на уголовный сюжет. Но полковник перебил его:

— Не только драматизм — трагизм. Зверское убийство. — Он, конечно, имел в виду дело Суровцевой и заговорил об этом с определенной целью. Гольцер ему решительно не нравился. Он сразу разгадал в нем фальшь и понял: этот журналист чего-то домогается.

— Отлично! Я очень рад и буду вам весьма признателен! — воскликнул Гольцер.

— Но дело пока не закончено, — добавил полковник, посматривая то на Гольцера, то на Тихонова.

— А нельзя ли, Владимир Сергеевич, — обратился Гольцер к комиссару, осененный внезапной мыслью, — мне посмотреть сам процесс раскрытия преступления? Чтобы воссоздать более полную картину. Ведь в нашем деле важны детали, краски, отдельные штрихи.

Эта нехорошая настойчивость настораживала полковника. "Почему он с этой просьбой обратился не ко мне, а к комиссару? — думал начальник МУРа. — И что ответит ему комиссар?"

— Я думаю, что это возможно, — сказал Тихонов, глядя на Гольцера, и добавил после внушительной паузы: — В определенных пределах, разумеется. Вы оставьте свой телефон начальнику уголовного розыска. Он вам позвонит.

В душе полковник ликовал: ответ комиссара ему понравился. И когда Гольцер поднялся, чтобы проститься, полковник вдруг сказал:

— У меня к товарищу Гольцеру есть частный вопрос. У вас в «Новостях» гостил некий Дэйви. Вы, очевидно, слышали? Кто бы нам мог рассказать о нем, что это за человек? Кроме, конечно, редактора. Лично вам не приходилось с ним встречаться?

— Конечно, — быстрее, чем требовалось, подтвердил Гольцер. — Марат Степанович поручил мне опекать его, вернее, сопровождать иногда в качестве гида.

— Вот видите, как удачно: на ловца и зверь бежит, — снова двусмысленно отозвался полковник. — Вы не расскажете, что он собой представляет, этот Дэйви? Вы, очевидно, знаете, что ему, мягко выражаясь, показали на дверь?

— Да, слышал, — так же торопливо и с какой-то безразличной рассеянностью отозвался Гольцер. — Я только не знаю, за что его выдворили. У нас ходили слухи, что он якобы из гостиницы унес какой-то сувенир.

"Притворяется, и довольно грубо", — подумал полковник, а комиссар пояснил:

— Совсем напротив: он оставил у нас кое-какие сувениры вроде сионистской литературы и еще кое-что.

Гольцер сделал уже совсем несведущее лицо и, явно переигрывая, поинтересовался:

— Простите, а что?

— Сильнодействующий наркотик, — сказал Тихонов.

— Он разве был наркоман? — Теперь на лице Гольцера появилась маска изумления,

— Вот об этом я и хотел вас спросить, — сказал полковник. — Вы не замечали?

— Видите ли, — стараясь опять казаться важным и спокойным, заговорил Гольцер, — мне вообще не приходилось сталкиваться с подобной категорией людей, и о наркотиках я имею самое смутное представление.

— Нас интересует, не общался ли Дэйви с советским гражданином Ивановым Игорем? — сказал полковник, уже заранее уверенный в отрицательном ответе Гольцера.

— Он кто такой, этот Иванов? — Спрашивая, Гольцер почему-то смотрел на Тихонова.

— Работает на киностудии, — вяло и без интереса пояснил полковник.

— Нет, не знаю такого, — сказал Гольцер. — Дело в том, что я ведь постоянно не находился при Жаке-Сиднее. Встречался с ним всего каких-то три-четыре раза.

— Ну хорошо, — сказал комиссар вставая. — До свидания. Желаю успехов.

Гольцер поблагодарил обоих галантным поклоном и, пожимая руку полковнику, напомнил:

— Так я жду вашего звонка.

— Мы вас разыщем, — ответил полковник.

— Желательно бы не затягивать. Дело в том, что я должен ехать за границу в командировку. Жду визу, — сообщил Гольцер.

— Ничего, спешить некуда. Вернетесь — напишете. Да и с визой в МИДе могут еще проволынить, — сказал комиссар.

И едва за Гольцером закрылась дверь, полковник сказал комиссару: