Любовь и ненависть

— Стакан молока, и заведи, пожалуйста, будильник на половину десятого.

— Опять на службу?

— Опять, Иринка.

Он лег в теплую, еще не прибранную постель, на которой недавно спала Ирина, и не сразу заснул — не сумел отделаться от размышлений, за которыми пролетела эта короткая июльская ночь. Хотя и не было прямых улик, изобличающих Наума Гольцера в убийстве Сони Суровцевой, косвенные данные все же вели к нему. Разъезжаясь утром из управления милиции по домам на короткий отдых, все трое пришли к общему мнению: нужно осмотреть квартиру и дачу Гольцера и допросить его самого.

В одиннадцать часов полковник доложил свои соображения комиссару Тихонову и не удивился, а скорее обрадовался, когда Владимир Сергеевич сообщил, что в заграничной визе Гольцеру отказано, поскольку стало достоверно известно, что Гольцер едет за границу с единственной целью — остаться там навсегда. Значит, он чувствует за собой какую-то вину и хочет таким образом избежать наказания. В тот же день был получен ордер на обыск квартиры и дачи Наума Гольцера. Начальник уголовного розыска сам позвонил Науму и очень любезно сообщил ему, что работники МУРа сегодня проводят интересную операцию, которая могла бы послужить основой для очерка о милиции, так что милости просим, приезжайте. Гольцер был несколько озадачен таким внезапным, хотя и не совсем неожиданным, предложением.

— Когда это будет? — что-то соображая про себя, поинтересовался Наум.

— Сейчас, дорогой мой, сейчас. — И, не дав ему одуматься, добавил: — Подъезжайте к центральному подъезду и поднимайтесь прямо ко мне. Отсюда мы с вами двинем к месту операции. Через сколько вы можете быть?

Такая стремительность озадачила всегда настороженного и расчетливого Наума.

— Минут через тридцать, — сказал он в некотором замешательстве и услышал в ответ дружеское:

— Отлично! Жду вас.

По пути на Петровку Гольцер размышлял над внезапным приглашением: конечно же, ничего в нем странного нет. Сам напросился, оставил свой телефон, просил побыстрей дать ему материал — и вот товарищи позвонили. Обещали интересное остроконфликтное дело. "Зверское убийство", — вспомнил он слова полковника, которого считал слишком интеллигентным для его должности. До отъезда за границу он не собирался писать никакого очерка, а там видно будет. "Вообще неплохо бы сойтись покороче с этим полковником, — думал Наум. (Он любил заводить знакомства с людьми, услугами которых можно при необходимости воспользоваться.) — А не пригласить ли его в гости? Да еще несколько знаменитостей, вроде Степана Михалева, Евы, Эрика Непомнящего?"

В центральной проходной постовой милиционер даже не взглянул на его удостоверение, услыхав фамилию «Гольцер», учтиво козырнул и сказал: «Пожалуйста». Постовой внутри здания лишь любезно поинтересовался: "К кому идете?" — и тоже козырнул. "Зеленая улица, — с тщеславием подумал Наум и мысленно назвал полковника хорошим парнем. — Им, должно быть, лестно, что «Новости» печатают интервью с комиссаром Тихоновым. Уважают у нас прессу, черт побери".

В кабинет начальника МУРа он вошел широко сияющий, воодушевленный и важный, подал свою мясистую руку полковнику, с учтивым безразличием кивнул Струнову и Ясеневу, сидевшим в двух глубоких креслах за приставкой к письменному столу. И сам сел за этот столик на полумягкий стул лицом к полковнику, вытер платком загорелый лоб, произнес, раздувая полные щеки:

— Душно, — и уставился на полковника выжидательно. Полковник мягко кивнул. Затем посмотрел в какие-то бумаги, лежащие перед ним на столе, и, не спуская с Гольцера цепкого, сверлящего взгляда, спросил:

— Скажите, пожалуйста, Жак-Сидней не встречался с некоей Соней Суровцевой? — Гольцер смотрел на полковника вороватыми глазами и сразу почувствовал, что на нем скрестились, как лучи прожекторов, поймавших вражеский самолет, три пристальных взгляда. Он почти физически ощущал на себе эти вонзившиеся в него лучи и беспокойно задвигал крепкими челюстями.

— Нет, не встречался, — ответил Гольцер, забегав по сторонам мечущимися глазами. — Впрочем, не знаю, может, и встречался. Я вам уже говорил…

— А вы с ней знакомы? — с какой-то подчеркнутой мягкостью, переходящей в приторную вежливость, перебил полковник.

— Нет, — ответил Гольцер, поведя крупными круглыми плечами, точно за спиной его был тяжелый рюкзак.

— Вы получали от Дины Шахмагоновой рецепт на морфий? — Это спросил Струнов. — Вот этот рецепт?

— Я не понимаю, товарищ полковник, — Гольцер смущенно посмотрел на начальника МУРа и заерзал на стуле. — Это допрос?

— Да, допрос, — ответил полковник сухо и холодно и предупредил: — Постарайтесь говорить правду, чтоб потом не раскаиваться.

В глазах Гольцера появились огоньки первой растерянности, а лицо потемнело. Он прикрыл лоб и глаза ладонью, ответил, глядя в стол:

— Да, получал.

— Для какой цели? — Это спросил Ясенев глуховатым голосом.

— Меня просил один товарищ. — Гольцер поднял глаза на Андрея.

— Фамилия того человека? — быстро, как выстрел, прозвучал вопрос Струнова, сидящего по левую руку от Гольцера.