Любовь и разлука. Опальная невеста

Перед ее глазами катилась окровавленная горностаевая голова, которую подхватили бурные потоки воды, извергавшиеся из-под корней березы. На семислойном плоту ее понесло вдаль, покачивая на волнах. Голос остяцкой княгини доносился откуда-то издали, потом затих. Она погрузилась в глубокий сон.

Утром княгиня Анна вместе с Марьей отправилась к Белогорскому шайтану. Их сопровождала свита, а за свитой вели красивого оленя, облаченного в дорогой зипун. Марья спросила княгиню:

– Пошто скотина в зипуне?

– Раньше приносили в жертву человека… Не всегда… только по важным случаям… Ну сейчас тоже можно, когда русских рядом нет… А зипун на олешке, чтобы Медный Гусь ведал, что жертва вместо человека.

Женщин на остяцкое мольбище не допускали. Княгиня думала, что для невесты Белого царя сделают исключение, но шаманы оказались непреклонны. Впрочем, они не хотели ссориться с могущественной кодской княгиней и поступили хитро, сказав, что окажут великую милость и вынесут Медного Гуся к священному кедру за оградой. Священный кедр рос на краю обрыва. Его ветви были увешаны лоскутами ткани, кожи и меха. Каждый мог помолиться у дерева и пожертвовать что-нибудь в знак почтения к духам. Пока посланцы бегали к шаманам и обратно, княгиня завязала на ветке кедра лоскут бархата, который, не задумываясь, оторвала от длинного рукава своей шубы. В завершение она достала нательный крестик и поцеловала его, прошептав то ли молитву, то ли заговор, воздавая должное и остяцким духам, и Богу христиан.

Из-за частокола появился шаман в малице из волчьих шкур, весь обвешанный звериными зубами. Его темное лицо, каждый вершок которого покрывала татуировка, было сосредоточенно. Двое прислужников несли за ним тяжелого идола, закутанного в красное сукно.

– Медный Гусь! – благоговейно шепнула княгиня Анна.

Прислужник расстелил на снегу шкуру росомахи и осторожно поставил на нее тяжелое божество. Шаман ударил в туго натянутый бубен и закружился вокруг Медного Гуся. Потом он остановился, трижды поклонился идолу и сдернул сукно. Взору открылась бронзовая птица, державшая в когтях круг с золоченой стрелкой посредине. По краям круга шли выпуклые латинские цифры. Марья сразу же вспомнила боевые походные часы со слоном, стоявшие в светлом чердаке Анастасии Романовой. Бронзовая птица, принесенная из святилища, весьма походила на изделие нюрнбергских мастеров, учеников славного Питера Хюнберна, изобретателя часовой пружины. В кремлевском тереме позолоченный слон переступал ногами и поднимал вверх хобот. Любопытно, что делает птица, если, конечно, ее хитроумный механизм не испорчен.

Марья шагнула к часам и поискала глазами рычажок для завода. Он оказался примерно на том же месте, что и в часах со слоном. Она взялась за него перстами, повернула несколько раз вокруг оси, взводя пружину. Шаман в ужасе пытался перехватить ее руку, но она оттолкнула его и поставила стрелки на полдень, украшенный позолоченным солнцем. Раздался перезвон с хрипотцой – все-таки часы немного попортились. Птица подняла голову, открыла клюв и распустила пышный бронзовый хвост, оказавшись не гусем, а павлином. Двенадцать раз клюв открылся и закрылся в такт хриплому пению. Возвестив полдень, павлин сложил хвост и замер.

Марья обернулась. Шаман и его прислужник окаменели от изумления. Княгиня Анна пала на колени. Девушка пыталась ее поднять, но княгиня лобзала полу ее шубы и шептала, путая русские и остяцкие слова:

– Вижу, что ты есть царица… Великие шайтаны тебе повинуются…

Весть о том, что невеста Белого царя заставила двигаться и говорить Медного Гуся, разнеслась быстрее, чем Марья и княгиня Анна спустились с Белогорской горы. Остяки падали в снег, едва завидев царицу, не смея поднять на нее взгляд и дрожа от страха. Даже казаки, услышав о чуде, поглядывали на государыню с трепетным изумлением. Дядя Александр, которому Марья поведала о том, что на самом деле произошло близ белогорского святилища, громко расхохотался. Боевые походные часы были ему не в диковинку, но вот их появлению в остяцкой земле он поразился безмерно и спрашивал, точно ли немецкого дела вещь и похожа ли на ту, что стояла в кремлевском тереме. Петр Албычев и Черкас Рукин, как оказалось, никогда не видели часов. Им долго пришлось растолковывать, как они устроены и зачем нужны. Зато появлению немецкой диковинки в Белогорье они нисколько не удивились. Сын боярский заметил:

– Государыня, иноземные корабли давно пытаются пройти из Студеного моря в Обь. Не зная пути, они садятся на мель или гибнут во льдах. Видел я в устье Оби остов корабля, который в три раза больше нашего коча. Все железо и медь растащили самоеды, остался один колокол, который они не смогли унести из-за тяжести. Мы привезли корабельный колокол в Тобольск, и литовские люди определили, что надпись на нем сделана на голландском языке. Много иноземных вещей можно выменять у самоедов на берегу Студеного моря.

– Шо напророчил Медный Гусь, государыня? – спросил Черкас Рукин.

– Не знаю. Хвост только распустил и прохрипел полдень. Вот и все пророчество!