Любовь Куприна

Первые несколько дней по прибытии в Петербург подпоручик К провел в приемной комиссии академии, где помимо подготовки и выверки всех необходимых к поступлению документов выяснилось, что теоретический и практический классы обучения не идут в одном потоке, а требуют разных вступительных экзаменов, последовательность сдачи которых зависит от успешности прохождения предшествующего испытания. Более того, немаловажную роль при поступлении в академию играли заслуги абитуриента по месту прохождения им службы в полку или гарнизоне, откуда он прибыл в Петербург. Особыми достижениями в 46-ом Днепровском пехотном полку Саша Куприн похвастаться не мог.

Всякий раз, спускаясь по широкой мраморной лестнице главного корпуса академии после очередного подготовительного собеседования, сомнения в правильности избранного пути и нежелание приходить сюда на следующий день все более и более охватывали Куприна. Это было мучительное чувство, когда он обвинял сам себя в трусости и слабохарактерности, когда не понимал, чего же он хочет на самом деле, когда, наконец, видел перед собой разочарованное лицо маменьки, ждущей объяснений, которые он дать ей не мог.

Вернее сказать, конечно, он мог все рассказать Любови Алексеевне о своей страсти к сочинительству, о своей любви оставлять в блокноте заметки, наброски портретов или описания нравов, но она бы просто не услышала его, сочла бы все это вздором и юношеской глупостью, а еще она бы обязательно вспомнила покойного Ивана Ивановича Куприна, не терпевшего никаких подобных безобразий и беззаконий.

Начинал выть про себя от невозможности принять решение здесь и сейчас.

Здесь – посреди величественных колоннад и портретов выдающихся военачальников, каждый из которых с презрением смотрел мимо подпоручика, потому как он просто не был достоин их внимания.

Сейчас – когда нужно было возвращаться в свою комнату, которую снимал на другом конце города, пить пустой жидкий чай перед сном и ждать завтрашнего дня.

Саша выходил на улицу.

Зимний Петербург накрывал его своими сырым морозным сумраком без остатка, не давая никаких шансов вздохнуть полной грудью и закричать в мглистую темноту – «у меня просто нет сил терпеть это мучение!»

Да, что-то внутри противилось насилию, которое сам над собой совершал человек, убивший на дуэли актера Приорова и задушивший в кадетском корпусе злодея Смышляева.

Тогда как другой человек, продолжавший выть с закрытым ртом, рассуждал следующим образом:

«Хорошо, можно обмануть полковое начальство, сказав, что недостаточно хорошо подготовлены документы, а приемную комиссию – что заболел. Но как быть с данным маменьке обещанием?»

Саша останавливался посреди улицы и, не умея больше сдерживать вой внутри себя, открывал рот, выпуская из него горячий пар, который вырывался наружу, но тут же и исчезал на морозном ветру.

Улетал в пустоту, но от этого становилось легче.

Затем делал несколько шагов, и решение приходило само собой: «просто нужно сочинить историю про теперь уже поручика Куприна, который с повышением в звании оканчивает по первому разряду теоретический и практический курсы, а затем поступает на дополнительное обучение, что означает его причисление к генеральному штабу и начало блестящей военной карьеры».

«Все оказывается так просто!» – даже засмеялся от подобного поворота сюжета, впрочем, тут же и закашлялся на холодном ветру.

Замотал головой, чтобы успокоить приступ.

Точно так – замотал головой в разные стороны: «нет-нет, ничем эта выдумка не была хуже истории с явлением Любови Алексеевне ее покойного супруга, ничем не отличалась от вымышленной истории с разбойником Анисимовым и его казнью, ведь маменька верила в подобные видения, находя их куда более реальными, чем серая, обыденная, невзрачная жизнь, протекавшая в стенах Вдовьего дома, а видение сына в звании полковника или даже генерал-майора вполне могло посещать ее, если уже не посетило».

Вернувшись домой, подпоручик К с воодушевлением стал размышлять о том, с чего начать это фантастическое повествование, какими словами, ведь знал, что первые строки должны вызвать полное доверие читателя, что они должны прозвучать таким образом, чтобы после них уже было невозможно оторваться от чтения, словно бы ты с головой погрузился в какой-то неведомый ранее мир и не имеешь более сил оставить его.

Ходил по комнате, думал, был возбужден крайне, к чаю так и не притронулся.

А еще посмеивался, потирая ладони, ведь фразы одна за другой крутились у него в его голове, но это были вовсе не те фразы, не те слова и мысли. Конечно, не те! Ведь все, что сейчас он записывал, делал как-то впопыхах, на скорую руку. Он зачеркивал, бесился, писал снова безо всякого доверия к себе, тогда как было необходимо мучить себя, именно мучить, насильно заставлять вспоминать и описывать нечто не лежащее на поверхности, искать вдохновение в неприметных деталях, забытых словах, обрывках фраз или писем.

Вот тут-то и открыл шкатулку, но сразу же со страхом захлопнул ее.