Любовь Куприна

Тяжесть из головы перекочевала в ноги, поэтому-то и они не слушались, заплетались, задевали за чугунные тумбы при выходе из подворотен.

Гороховая же улица теперь казалась каким-то далеким и несбыточным Вавилоном, где происходит оживленное движение, слышны голоса разносчиков горячего сбитня и крики надменных извозчиков, быстро летящих на всех парах с сторону Адмиралтейства.

Подпоручик К ступал медленно, неловко, да еще и спотыкаясь, кутался в шинель, что топорщилась и стояла колом, а со своими золотыми пуговицами и погонами напоминала будку полицейского надзирателя, в которой можно было переждать непогоду или спрятаться от пронизывающего ветра с реки.

Такую будку Куприн обнаружил рядом с Каменным мостом, забрался в нее и уснул.

И вот ему снится фасад воспитательного дома на Гороховой, освещенный низкими закатным солнцем. Сооружение, более походящее на фабричную казарму, занимает почти целый квартал, а ритм его окон невольно заставляет ускорять шаги, почти бежать вдоль нескончаемой кирпичной стены, выкрашенной в бежевый цвет. На ходу Саша пытается заглядывать в окна, но все они наглухо завешены накрахмаленными больничными шторами, пропускающими внутрь здания лишь слабое сияние отраженного от крыш и стекол дома напротив солнца.

Парадную дверь открывает рослый привратник звериного обличия. Дело в том, что его лицо теряется в густой черной бороде и усах, от которых свободны лишь нависающий утесом над глазами лоб и птичий, состоящий из хряща и ноздрей-нор нос. Впрочем, первое впечатление оказывается ошибочным – привратник с участием приглашает посетителя войти, даже улыбается, насколько позволяет его грозный облик, по электрической связи вызывает дежурного, а пока просит покорно подождать и полюбоваться мастерством виртуозных полотеров, которые, заложив руки за спиной, подобно конькобежцам, выполняют на паркете сложнейшие пируэты. Действительно, от них невозможно оторвать глаз. Словно на льду они выписывают различные фигуры, выполняют прыжки, в некотором роде даже антраша, скользят на одной ноге.

Наконец появляется дежурный.

Узнав причину прихода подпоручика в воспитательный дом, он мрачнеет. Сообщает, что дело это непростое, требующее обращения в архив, что в свою очередь требует специального разрешения из жандармского департамента, потому как все документы, связанные с государственными преступниками, строго засекречены. А пока он предлагает написать официальный запрос, которому он обещает дать ход.

Подпоручик К немедленно составляет такой запрос и передает его дежурному. По мере чтения бумаги лицо его заостряется, губы начинают дрожать, а правый глаз дергаться, что случается с людьми в минуты наивысшего их возбуждения и раздражения.

Дежурный оказывается Иваном Ивановичем Куприным, который возглашает громко и резко:

– Как же это ты, Александр сын мой, дерзаешь подавать официальный документ в государственное учреждение с грамматическими ошибками! Изволь забрать его немедленно, исправить и передать в экспедицию надлежащим образом.

Почти прокричав эти слова, Иван Иванович резко поворачивается на каблуках и начинает уходить по сияющему паркету вместе со своим перевернутым вниз головой изображением.

5

Шторм продолжался всю ночь и грохотал на весь поселок. Однообразные раскаты прибоя сливались в единый рев, а ветер разносил его по окрестностям, и казалось, что море обступило немецкое поселение Люстдорф со всех сторон, и что совсем скоро оно уйдет под воду, а на поверхности останется лишь кирпичная башенка спасательной станции с изорванным штандартом местного яхт-клуба на шпиле.

Старожилы рассказывали, что однажды во время такого шторма волны добрались до рыбзавода, расположенного недалеко от береговой линии, и смыли его, разбросав хранившиеся в нем запасы по всему побережью.

Водоросли, дохлая рыба, обломки такелажа, мусор, вырванные из земли деревья потом еще долго отпугивали посетителей пляжа, большую часть которых составляли дачники из Одессы, а также обитатели виллы-пансиона «Китти», где останавливались гости из Москвы и Петербурга.

Под утро шторм наконец стих, и Александр Иванович отправился на море.

Был он в приподнятом настроении. Шагал по мокрому песку, энергично размахивая руками, словно бы выполнял физические упражнения сокольской гимнастики, которой будучи еще юнкером он увлекался в Александровском училище, отбегал от прибывающей волны, хотя иногда оказывался недостаточно расторопен и довольно скоро промок насквозь. Однако не унывал и продолжал это путешествие-странствие по кромке совсем недавно бесновавшегося прибоя.

По грани.

По водоразделу.

С интересом выискивал в песке раковины, выброшенные морем ключи, причудливым образом отшлифованные водой и ветром коряги, которые прилаживал у себя на поясе или на голове, принимая подобным образом вид то водяного, то поддонного царя, то чудища морского, вдыхал всей грудью запах водорослей, улыбался.