Любовь... любовь? + рассказы

- Леди и джентльмены, - говорит этот стиляга Уинтроп, - один из ваших сотрудников изъявил желание спеть с нашим оркестром. Пусть же никто и никогда не посмеет сказать, что Оскар Уинтроп не оказал поощрения молодому таланту. Итак, леди и джентльмены,

вашему благосклонному вниманию предлагается вокальная сенсация фирмы «Уиттейкер и сыновья» - Эл Конрой!

В зале смех, два-три жидких хлопка. Конрой подходит к микрофону - лицо у него красное, напряженное - и раскланивается. Дирижер делает ему знак начинать, и Конрой сгибает ноги в коленках, разбрасывает руки в стороны и орет в микрофон во всю мочь:

Бэ-э-э-эби!

С кем была ты в эту ночь?

Кто тебя целовал, кто тебя обнимал

В эту яркую лунную ночь?

Ох-ох!

Нет, не дам, нет, не дам никому мою крошку обнять!

Слышишь, бэби, я не шучу, нет, не шучу!

Если, крошка, тебе не прискучили ласки,

Если хочешь, чтоб покрепче я тебя обнимал,

Берегись, бэби, берегись! Не целуй другого!

Кончив петь и не обращая внимания на оркестр, который играет новое вступление, Конрой пускается вскачь по эстраде, так сотрясая свой торс и вертя им во все стороны, словно под рубашку к нему забрался скорпион. Тут в зале все прямо шалеют, ребята из нашего чертежного вопят от восторга как оглашенные и заглушают оркестр.

Я слышу, позади меня кто-то говорит:

- Это, кажется, ваш сотрудник, Хэссоп?

Быстро оглядываюсь - да это Мэтью Уиттейкер, главный босс, собственной персоной.

Хэссоп даже поперхнулся, и я голову готов отдать на отсечение, что ему до смерти хочется отречься от Конроя.

- Э-э, м... Да, сэр.

- Хороший работник?

- Способный молодой человек, - говорит Хэссоп. - Но боюсь, что некоторая безответственность и упрямство не идут ему на пользу.

Я весь обращаюсь в слух: интересно, что скажет на это мистер Мэтью, но тут миссис Уиттейкер, темноволосая дама (очень, кстати, недурна, хотя и не первой молодости), говорит со смехом:

- Не думаю, чтобы ему грозила голодная смерть, если он потеряет место чертежника.

Все тоже смеются, я слышу звуки, похожие на бульканье воды в засорившемся стоке из раковины, и догадываюсь, что и Хэссоп принимает участие в общем веселье.

Они проходят дальше, а Конрой тем временем заканчивает свое выступление целым набором такой первосортной вокальной белиберды, что это просто чудо, чего только не вытворяет у него во рту язык. Потом так внезапно обрывает свои скачки по сцене, что едва не слетает кувырком с эстрады прямо на горшки с папоротником. Я аплодирую, как бешеный, и все, куда ни погляди, делают то же самое, даже музыканты. А Оскар Уинтроп хлопает Конроя по спине, когда тог спускается с эстрады.

Конрой идет через зал, и все смеются и кричат что-то ему вслед. Он подходит ко мне.

- Не видал Джеффа Льюиса?

- Нет, его что-то не видно.

- Мне с него фунтяга причитается.

- Тут сейчас мистер Мэтью и старик Хэссоп распространялись на твой счет.

- И не слишком лестным образом, надо полагать, - говорит Конрой, приподнимаясь на цыпочки и ища глазами Льюиса.

- Хэссоп сказал, что ты способный молодой человек.

- Ты лживая скотина, мой юный Браун.

- Честное слово! Но он прибавил, что твое упрямство и безответственность тебе вредят.

- Вот это больше похоже на правду, - говорит Конрой. - Этому я еще могу поверить.

Я повторяю ему слова миссис Уиттейкер, но его мысли заняты чем-то другим. Льюисом, по всей видимости.

- Меня больше интересуют мои гроши, - говорит он. - Пойдем, помоги мне разыскать Льюиса, и я поставлю тебе пинту пива.

- Пошли.

Мы устремляемся в разных направлениях, проталкиваемся через толпу и по коридору направляемся в бар. Почти сразу же я вижу Льюиса и подхожу к нему сзади. Вокруг него собралось человек пять. Он стоит, треплется, и вид у него, прямо надо сказать, стиляжный. Он здесь один-единственный - кроме администрации - в смокинге. Все остальные ребята в вечерних костюмах, которые они берегут для торжественных случаев и надевают только на свадьбы, на похороны и званые воскресные обеды.

- Конрой тебя ищет, - говорю я, хлопая его по плечу...

- Да? Зачем я ему?

- Затем, что ты должен мне фунтягу, - говорит Конрой, появляясь с другой стороны. - Ты поспорил на фунт стерлингов, что у меня не хватит духу спеть с оркестром.

Лыоис достает бумажник, открывает его.

- Речь как будто шла о десяти шиллингах?

- Нет, фунт стерлингов, красавчик, - говорил Конрой и тянет у Льюиса из бумажника фунт. Хочет уйти, потом оборачивается. - Добавь фунт, и я изображу вам еще что-нибудь, - предлагает он Льюису.

Но Льюис не из тех, кто так легко швыряет деньги на ветер, и Конрой говорит мне:

- Ладно, пошли, мой юный Браун, раздобудем эту пинту.

В дверях бара мы сталкиваемся с Кеном Роулинсоном и его девчонкой. Блондинка, очень тоненькая, и кажется, что она смотрит не на тебя, а сквозь тебя, словно ты пустое пространство.

- Ну, как дела, Роули? - говорит Конрой, и я замечаю, что Роулинсон поеживается. - Понравилась тебе моя песенка?

Блондинка вперяет свой взгляд в Конроя с таким видом, словно только сейчас его заметила и недоумевает, из какой щели он выполз.