Любовь моя

— Черный квадрат. Видно до точки дошел… И произошло нечто замечательное: был создан новый визуальный язык художников — абстракционизм — симфония линий и цвета. Искали, копали и набрели, — хмыкнула Инна. — Такое иногда возникает от неопределенного, но непреодолимого неугасающего желания художников создать что-то вечное: то в каком-то смысле, взрыв феноменальной гаммы цветов, то запредельный полет свободной мысли и способность к ее изречению. Их картины кричат, зовут расшифровывать себя. Кто-то хорошо сказал, что все можно назвать искусством, если его вставить в рамку. А надо возвращаться к человеку. Иногда новое отбрасывает в забытое прошлое: шаг вперед, два назад.

У Ани вопрошающе испуганно расширились глаза.

— Не морщи нос в гармошку, не волнуйся и не злись. Не спятил Малевич. Он в некотором смысле гений.

— Тошно от твоих шуток. Все-таки у тебя шпора в одном месте.

— Юмора не понимаешь.

— А если о тебе кто-нибудь вот так же, мол… до точки, посмотрела бы я, как ты запела.

— Не родился еще такой человек! — гордо вскинула голову Инна и надменно продолжила:

— Черный квадрат и до Малевича изображали, но никто не додумался пришпандорить ему философское обоснование. В этом его гениальность.

Правда бывает ползучая, твердо героически стоящая и летящая… Режиссер Довженко когда-то так сказал. Ты за какой вариант? За беспощадность к ситуации? Ведь жизнь — постоянное преодоление препятствий. Как же иначе? Да?

Аня не поняла, чего добивается от нее Инна и предпочла промолчать.

— …Писатель всей своей жизнью предан слову. А кто-то из великих сказал, что слова — бледные тени мыслей и ощущений, что стоят за ними, — сказала Аня. (Только бы не молчать?)

— Если послушать нашу беседу, то они не такие уж и бледные! — с удовольствием заметила Жанна.

— Литература — документ истории, а писатели — глаза и уши человечества. Вот и суди сама. Не надо вешать этикеток: такой, сякой… Все писатели занимаются поисками смысла жизни, но у каждого свой сектор изучения и своя дорога познания истины, — принялась философствовать Аня.

— Но не каждый имеет право браться за перо. А вдруг извратит эпоху? — заметила Инна. — Вопрос на засыпку: «Может, для писателя важнее то, что состояние творческого подъема уже делает его счастливым?»

— Всего-то, — разочарованно протянула Аня.

— А разве у тебя с детьми не так? — приподняла высокие брови Инна.

— Результат работы тоже важен. — Мне представляется, что литература — средство прожить жизнь тебе не предназначенную, ту, которую не получается найти в реальности, когда хочется чего-то сверхобычного. У писателя много этих жизней… В этом есть хорошая доля чистоты и наивности, что свидетельствует об особой душе пишущих, — сказала Аня. И добавила:

— И их читающих и понимающих.

— Я слышала, что некоторые из писателей могут погружать себя в транс и в этом странном состоянии их мысли материализуются. Ты знакома с инверсионным методом? — спросила Жанна.

— А куда погружают себя матерщинники? — вместо ответа пробурчала Аня.

— Я думаю, ни до какого транса дело у них не доходит. Выдают желаемое за действительное. Цену себе набивают. — Жанна засмеялась, чтобы все подумали, что она шутит, на тот случай, если кто-то обидится или неправильно ее поймет.

— Не в ту степь ты отправилась. В чужую кухню да еще со своим самоваром, — презрительно хмыкнула Инна.

— Дамы, может, хватит состязаться в эрудиции? Ночь на дворе, — попросила Лена.

Наступила зыбкая и какая-то неполная тишина.

*

— Лена, может ты начала бы писать рассказы о насилии в семьях? Предание гласности жестоких фактов — серьезная тема, — небрежно сказала Жанна. — Поищи факты в милицейской хронике, погуляй по новым неизведанным местам своего воображения.

— К этой очень важной теме мне, наверное, уже не подступиться. Я и так работаю в режиме «нон-стоп». Новой книгой для взрослых я хочу завершить очень важный для меня психологический цикл. А дальше, что Бог даст. Чтобы поднять предложенную тобой тему на должный уровень остатка моей жизни уже не хватит. Пока этот вопрос, как и проблемы наркомании и СПИД, стоят на контроле у журналистов, врачей и психологов. Жаль, конечно. Но «нельзя объять необъятное».

— Думаешь, не потянешь или боишься дотошной безжалостной цензуры? Не скрытничай, здесь все свои. Всё останется между нами, — игриво продолжила Жанна.

«Чья бы корова мычала, а твоя бы помолчала», — раздраженно подумала о ней Инна.

— Из чистого любопытства спросила? Я не боюсь критиков. Насколько я знаю, Рита тоже не в обиде на них. Но я больше ценю хороших редакторов. Иногда полезно что-то смягчить в тексте, подправить неоднозначность некоторых фраз. Они могут подсказать, остеречь от ошибок. (Лена увильнула от проблемы с критиками?)