Любовь моя

— Я недавно с творчеством Юрия Полякова познакомилась. Не успокоилась, пока не перечитала всё, что нашла. Маститый писатель. С четкой гражданской позицией. Позитивный, с прекрасным чувством юмора. И комсомольской, и партийной верхушке от него крепко досталось. Настоятельно рекомендую.

— Спасибо за совет, не обойду вниманием, — заверила ее Жанна.

— Он как комета ворвался в твою жизнь? Ты его «Козленка в молоке» читала? Это был культурный шок? Он выпал из общего ряда или вообще туда не попадал? — рассмеялась Инна.

Лена не удостоила ее ответа, и Инна поняла почему. «Лучше бы выговаривала, а не играла в молчанку. Моя болтовня ее опустошает?», — насупилась она и сказала осторожно, пытаясь отыскать Ленин взгляд:

— Мне кажется, Захар Прилепин тебе ближе.

— Ты права.

— Фамилия Полякова на слуху, а премий у него много? Наверное, собрал все, которые существуют в природе и теперь где-то занимает ключевые позиции? — спросила Жанна.

— Премий предостаточно, — заверила Инна. — Есть писатели модные, популярные, а есть любимые. А он три в одном. И уж точно «не выцарапывал» премии с «настойчивым трудолюбием». И в толстых столичных журналах, наверное, печатался. Правда, они теперь не попадают в наши периферийные библиотеки, потому что издаются тиражами не более двух тысяч. А до перестройки — до миллиона доходили. К слову сказать, при Союзе для нас они служили камертоном, мы на них ориентировались. Из них мы узнавали, «кто войдет в канон», кто станет популярным.

— Ты думаешь, тогда вслепую выбирали рукописи? Их же горы накапливались, — недоверчиво спросила Жанна.

Ее вопрос канул в тишину.

— Кто и как теперь «вводит» авторов в журналы, вот в чем вопрос. Моя знакомая зареклась бегать по редакциям. Убедилась на примере своего коллеги, что без денег там делать нечего. Даже Чехов говорил, что талант в России не может быть чистеньким, — подняла новую тему Аня.

— Чувствую, ты у меня сейчас договоришься! — рассмеялась Инна. — Лучше скажи, какое серьезное литературное произведение стало событием начала двадцать первого века? И сама ответила:

— Гарри Потер. Оно по тиражу на втором месте после Библии.

— Тебе бы только зубоскалить. Я о своих, российских авторах хочу услышать.

— Ну, знаешь ли… время покажет. Пушкин тоже только после гибели стал широко известен, а современники больше признавали Карамзина и Крылова.

— Сколько талантливых и гениальных художников и композиторов получили признание только после погребения! — сочувствуя, вздохнула Аня.

— В девятнадцатом и двадцатом веках понятие «литературное событие» по-разному воспринималось, — сказала Инна. — Одно и то же музыкальное произведение в разных ситуациях звучит неодинаково, вызывая несхожие чувства, поэтому и у Чайковского тоже случались провалы. И влияние слова зависит от настроения чтеца. Перечитываешь книгу два, три раза и вдруг в какой-то момент тебе открывается совсем другой смысл этого произведения.

— Да уж точно… Наша культура в двадцатые годы потеряла Человека. Ее интересовали только народные массы. Человек был материалом, средством достижения великих целей, — напомнила Жанна.

— И больше не нашла? Отношение к человеку, как к ничтожеству началось уже после первой Мировой войны, — заметила Аня.

— Народ для богатых всегда был скотом. Но не будем об этом.

— По-моему, интерес к личности человека по-настоящему вернули шестидесятники, — сказала Аня.

— А «Тихий Дон»?

— Я же сказала: по-настоящему, глобально.

*

— …Сейчас, например, стыдно не читать Улицкую, Пелевина, — ответила Жанна серьезно, будто не почувствовала шутливого Инниного настроя.

— Для меня все равно Лермонтов выше всех их вместе взятых. Его сочные проникновенные слова и их мощный накал всегда со мной, — упрямо сказала Аня.

— Тот, который в пределах школьной программы? Твоя эрудиция в этой области знаний далеко не заходит? Дикий учительский консерватизм! Современница Адама и Евы! Наш Евтушенко может потягаться с Шекспиром по признанию во всем мире, — возразила ей Инна. — Что глаза-то округлила?

— Я не о признании, а об остроте художественного и поэтического видения жизни.

— …Есть читатели, которые только на «ордена» реагируют, а не на качество произведений. Поэтому есть те, которые, вдохновляясь гонораром, продолжают «творить», не заботясь о высоком духовном предназначении искусства.

— И кто на этот раз попал под твою критику, как под майский дождь? Кого отнесешь к достойным твоего внимания?

— Инна, ты намекаешь на благотворность моих замечаний? — удивленно спросила Аня.

— Ах, прости, оговорилась… под осенний дождь. Или как под строительный каток.

«Мысленно аплодирую», — удовлетворенно улыбнулась Лена.

— …Верить в автора лучше, чем в премии и СМИ. Они дурачат людей, морочат головы, выставляя кого-то модным, кого-то нет, — сказала Жанна.

— Глупо писателям чураться огласки в СМИ. Она работает на их имидж.