Любовь на коротком поводке

— Пожалуй, я спущусь в кафетерий, дорогая. Тебе не принести бутерброд или что-нибудь еще?

Я благодарю и отказываюсь, но предлагаю проводить ее до лифта, поскольку сама собралась в туалет.

— Тед, наверное, совсем вымотался, — замечаю я, передвигаясь на костылях по коридору рядом с ней. — Для врача особенно тяжело, вы не считаете, оставаться спокойным, когда дело касается… его близкого друга?

— Ну, Тед всегда был разумным мальчиком, — говорит Герти с удовлетворением.

Я жду, не скажет ли она что-нибудь еще, но — увы.

— А как вы? — не могу я остановиться. — Вы здесь почти каждый день, Герти. Как вы это все переносите?

— О, как вам сказать… — Пока мы ждем лифт, голова у Герти трясется, как у тех игрушечных зверей, которых люди прикрепляют на заднее стекло своего автомобиля. — Палата довольно приятная. Медсестры забегают, чтобы поболтать, потом у меня есть мое вязание. И, конечно, заходит Тед, когда у него освободится минутка.

Разумеется, именно Тед делает ее присутствие здесь целесообразным. И вообще Герти не считает, что ей досталась суровая судьба. Ведь в ее мире вдовы с сыновьями зачастую вынуждены прозябать на задворках, подчиняясь властной невестке. А Герти до самого последнего времени устраивала регулярные ужины с «мальчиками», проводила выходные в их загородном коттедже, даже иногда сопровождала их во время отпусков, если, конечно, Марк и Тед не отправлялись в какое-нибудь слишком уж явно «голубое» место. Если все это учесть, то ей крупно повезло, и еще один скучный ленч в больничном кафе она не считает слишком высокой платой за свое участие в жизни Теда, а теперь еще — и кончине Марка.

Хотя она упорно не собирается упоминать Марка. Это подстегивает и мое упорное желание достучаться до нее.

— Марк быстро сдает. Каждый раз, как я прихожу, ему все хуже и хуже.

— Возможно. Но очень мило в твоей стороны, что ты так часто заходишь, несмотря на твое собственное, гм, состояние.

— Ничего особенного. Ведь я все равно сюда прихожу, да и состояние мое — временное. Тогда как Марк…

— Все равно ты делаешь, что можешь, верно? Все так должны поступать.

Прибыл лифт и широко разинул свою пасть перед Герти. Я уже понимаю, что никогда у нас с Герти не наступит минута откровения, как это случилось с Тедом. Если Герти осознает, что я когда-то была для Марка не просто подружкой, а куда больше, если она поймет, хотя бы приблизительно, что между Марком и Тедом существуют более близкие отношения, чем между простыми соседями по комнате, и если она что-нибудь слышала или читала о СПИДе за последние пятнадцать лет, тогда все эти секреты она наверняка решила унести с собой в могилу. А я не знаю, как заставить ее признаться, что она все знает и когда она узнала, разве что взять ее за тощее горло и хорошенько встряхнуть. Хотя, собственно, чего уж мне так беспокоиться?

— Я не уверена, что вы застанете меня, когда снова подниметесь наверх, — говорю я ей вместо прощания, когда двери лифта начинают закрываться. — Если нет, то увидимся в следующий раз. — И последнее, что я вижу, когда двери съезжаются, это трясущаяся голова Герти и ее спокойное, как у Будды, лицо.

Я вхожу в палату Марка и поражаюсь, застав его сидящим и относительно бодрым, причем кислородная маска лихо сдвинута на лоб.

— Марк, немедленно надень маску! Ты не должен…

— Иди сюда, Дана, — говорит он свистящим, но твердым голосом.

Я послушно приближаюсь к кровати, где он сидит, поддерживаемый подушками, и кажется полупрозрачным, как святой на пути в рай. От жалости к нему у меня перехватывает горло.

— Что я могу для тебя сделать? — Я благодарна за возможность побыть с ним наедине и за его явно ясное сознание.

— Дана, ты знаешь, что я о тебе беспокоюсь. Мне не нравится, что ты тратишь свою жизнь на этих клоунов. Что ты никак не определишься в жизни.

— Да. — Я потрясена его внезапным чудесным превращением в старого Марка с его нравоучениями. Меня как громом ударило. Причем настолько основательно, что я даже не пытаюсь ему возразить. — Но не стоит сейчас обо мне беспокоиться. Ты должен думать только о том, чтобы поправиться. И, видит бог, сейчас ты выглядишь значительно лучше!

Он морщится и усаживается поудобней.

— Слушай, ты помнишь сумасшедшего дядю Фреда? У которого хижина в Маритаймз?

— Ну разумеется, я помню твоего дядю Фреда. Он подарил нам на свадьбу бильярдный стол, как раз для нашей однокомнатной квартиры. Я всегда его за это любила. Но я не помню ничего про хижину.

— Так вот, она у него была. И когда он в прошлом году умер, он завещал ее мне. Я там пока еще не был, но слышал, что там совсем неплохо.

— Вот как. — Значит, вот она, последняя воля умирающего. Он желает каким-то образом увидеть эту хижину, а я должна сделать вид, что это возможно. — Ну, в это время года там наверняка довольно уныло…

— Ничего подобного. Домик хорошо утеплен.

— Вот как? — Я все еще никак не могу поверить в то, что я говорю с Марком и обсуждаю с ним хижину его дяди. Что я вообще могу говорить с Марком! — Наверное, когда ты отсюда выпишешься, вы с Тедом сможете съездить на Восток и все увидеть собственными глазами.