По всей видимости, есть существенная разница между откровенной ложью и искусно вывернутой правдой. По крайней мере, именно так это объяснял Джерри Мел во время наших привычных прогулок по парку. С заднего сидения мне затруднительно было оценить достоинство изощренных аргументов Мела — мешал шум движения и все эти отвлекающие запахи из моего окна. Но я все же попытаюсь изложить то, что мне удалось понять.
— Кроме того, — с большой убедительностью говорил Мел, — ведь ты же, по сути, не отправляешься в путешествие. Так что чисто с внешней точки зрения правда не нарушена, если можно так выразиться.
— Если можно так выразиться? Господи, Арлен! — Это говорит, разумеется, Джерри, качая головой, скорее всего, с отвращением, хотя, поскольку лица его я не вижу, мне трудно сказать точно. — С внешней точки зрения, с внутренней точки зрения… целая куча дерьма! А правда в том, что ты
Мел фыркает.
— И я должен был это сказать твоей дражайшей подруге Дане? Здорово придумал, Гласс! Поневоле начнешь удивляться, почему ты не позвонил ей сам и открытым текстом не попросил ее помочь разобраться в твоих амурных делах, нанявшись к тебе в собачьи няньки.
— Слушай, не передергивай, — внезапно сдает назад Джерри. — Я не хочу сказать, что не ценю твои усилия. Лично я даже не представляю, как бы я об этом заговорил.
— Точно. — Даже соглашаясь, Мел все еще умудряется выглядеть обиженным. — Разумеется, ты не имеешь ни малейшего представления. Полагаю, по-твоему, старушка Дана придет в восторг от известия, что ты нашел счастье в объятиях новой женщины? Ну, скорее в тисках… и счастлив так, как может быть счастлив кролик в животе удава. Что же касается твоей… новой, то Марту весьма затруднительно принять за последнюю модель, сошедшую с подиума…
— Ладно, остынь немного. Разумеется, Дана не придет в восторг от новостей о Марте… Что же касается меня и Даны… Верно, какой-то статус все же наличествует. Чтоб меня украли, не могу сказать, что именно, но что-то есть.
— Да, конечно. Ты все еще к ней неровно дышишь. Не так уж трудно догадаться: девушка, которая сама тебя бросила, и все такое.
Джерри неловко ерзает в кресле водителя.
— Арлен, ну
— Ладно, согласен. Но не станешь же ты возражать, что Дана к тебе неровно дышит?
— Я знаю, что это так, — печально признает Джерри. — Вот почему мне так не нравится, что ты ей врешь. Хотя в таком случае сказать правду — еще хуже.
— Вот именно, — подтверждает Мел. — Поэтому я и есть тот поц, который взял на себя этот разговор. И между делом, по своей собственной инициативе исключил любые сноски на Исландский Айсберг, который вдохновил тебя на это внезапное путешествие за границу. Однако если уж тебя так замучила совесть, то ты всегда можешь позвонить мисс Канаде и все прояснить, рискуя шансом получить согласие на очень большое одолжение.
— Еще то одолжение. — С каждой минутой Джерри становился все печальнее. — Осень в Осло, какой-нибудь замерзший фиорд, окруженный толпой норвежцев, помешанных на браке.
— Прости, приятель.
— Это если деньги за билеты вернут. Но, так или иначе, я еду. В противном случае Марта меня убьет.
— Я бы тебя сам убил, — ворчит Мел, — после всех тех усилий уговорить няньку.
Джерри молчит и сосредотачивается на машине, которую ведет в плотном потоке машин, постоянно меняя рядность.
Что такое происходит? Что было решено и какое значение это решение будет иметь для меня? Жаль, что я не знаю. А Джерри и Мел, каждый молча уставившись в свое окно, не проявляют не малейшей склонности продолжить разговор.
В результате, когда мы возвращаемся домой, я знаю меньше, чем знал, когда наша троица собиралась на прогулку. Такое нередко случается во время наших регулярных поездок отсюда туда и обратно.
Иногда меня приглашают на ужин к Марку и Теду, и сегодня как раз такой случай. Это объясняет, почему я оказываюсь сидящей на вместительной цветастой софе в углу гостиной в их пентхаузе, который меблирован с роскошью, достойной пары испанских грандов.
На полах — дорогие персидские ковры с хитроумным орнаментом, на огромных зеркальных окнах — тяжелые портьеры. Вдоль одной стены гостиной протянулся аквариум, в котором, как мне кажется, плавают и ныряют на несколько тысяч долларов блестящие рыбки, раскрашенные во все цвета радуги. В кованой железной клетке восседает орущее и верещащее семейство столь же ярких птиц, которые хватают куски папайи своими когтистыми лапами и сплевывают гранатовые косточки вниз, на подставку для газет, с небрежной грацией вдовствующих герцогинь.